Алена зло бросила книгу в ящик, но высокая стопа под еетяжестью разъехалась, и несколько томиков свалились на пол. Само «Хождение…»вообще скользнуло в щель между ящиком и стеной. Алена сунула туда руку инащупала еще одну завалившуюся книжку — маленькую, довольно тоненькую, вплотном кожаном переплете.

Вытащила ее. Названия на обложке нет, титульного листа нет,даже на семнадцатой странице не имеется штампа библиотеки, потому что таковаястраница вообще отсутствует, как и все — с начала и аж до двадцатой. Конца,кстати, тоже нету, а значит, и выходных данных. Хотя в те времена выходныеданные, кажется, на последних страницах не печатали… А впрочем, сие не сутьважно. Листочки книги желтые-прежелтые, ломкие, источающие сухой, душный ароматстарой пыльной бумаги, схожий (это было подмечено задолго до Алены, и она,страстная библиофилка, обожала то необычайно точное сравнение!) с ароматомзасушенного цветка. Аккуратненькая бледно-желтая, выцветшая ленточка подклеенапод переплет, и на ней держалась простенькая, картонная, цвета слоновой костизакладка с трогательным, но не слишком-то аккуратно вырезанным посерединке сердечком.А под ним нацарапан столбик цифр:

1 и 8

2-9

3-6

2-16

3-15

4-14

5-13

6-12

7-11

8-10

10-8

11-7

12-6

13-5

14-4

15-3

16-2

17-1

Цифры написаны лиловыми чернилами. То есть когда-то чернилабыли фиолетовыми, да выцвели. Ну да, кто-то начертал те цифры давно! Судя пошрифту, книга издана в двадцатых годах: именно тогда в эмигрантских изданияхновое «советское правописание», исключившее буквы «ер» ("ъ") наконцах слов, «ятъ»("ъ") и «иже» ("и"), боролось с еще неумершим и даже ностальгически культивируемым среди «бывших людей» правописаниемстарым. Наметанный взгляд Алены сразу наткнулся на разницу в орфографии такихслов, как «вознаграждеше» и «ощущения», «морфш» и «опий»… Одни слова былинаписаны по старым правилам (перед гласной не "и", a "i"),вторые уже по новым. Соседствовали здесь «разръшение» и «мнъ» с «застрелить» и«в виде», хотя во всех этих словах следовало писать именно "ъ". А чтокасается «еров», твердых знаков, в тексте вообще царила полная неразбериха,как, впрочем, и в написании "о" и "е" после шипящих:встречались варианты «багажом» и «багажем», «чорт» и «черт» — ну и все такое.

Сначала наша героиня, заслужившая в свое время ироническое идаже где-то презрительное прозвище Пуристки, то есть слишком уж строгойревнительницы, именно за ее отношение к правилам правописания, обращалавнимание исключительно на орфографию, но вот глаза ее вникли в смысл читаемого,и у Алены радостно встрепенулось сердце. Насколько можно было понять на беглыйвзгляд, в ее руках находились записки бывшей сестры милосердия, пережившейотступление Добровольческой армии Деникина из Ростова, попавшей в плен ккрасным и чудом спасшейся. Но ведь это именно то, что нужно для нового романа!Замечательная фактура, на основе которой Алена с присущей ей лихостью построитзабойный сюжет! (Однако заметим в скобках, что жизнь порою заносит нас на такиеповороты, по сравнению с которыми самые изобретательные сюжетные зигзаги книг —просто нуль без палочки.) Наша писательница на мгновение остолбенела: неужелиэтакое несметное богатство фактического материала можно купить всего за пятьевро?! А затем, отмерев и не веря своему счастью, Алена понеслась к столу библиотекарей,левой рукой прижимая книжку к сердцу, а правой нашаривая в сумке кошелек.

Одна Аленина знакомая — особа, очень сильно битая жизнью, —любила пессимистично изрекать: «Никому нельзя верить!» Насчет того, чтобысовсем уж никому, — это преувеличение, конечно, однако лукавому счастью и всамом деле верить нельзя. Алена в этом не замедлила убедиться. При виде книжкиу обеих библиотечных дам сделались изумленные глаза, обе они всплеснули рукамии хором воскликнули:

— Где вы это взяли?!

Алена объяснила, где.

Дамы почему-то не поверили, сходили в комнату каталогов итщательно обследовали ящики с книгами, как будто надеялись найти тамдоказательства Алениной ужасной лжи. А когда вернулись, сообщили Алене, что вящик с ненужными книжками невероятным образом попал один из библиотечныхраритетов, которые не то что не продаются — даже на дом читателям не выдаются,с этими раритетами разрешено работать только в читальном зале (он же залкаталогов). Поэтому ежели Алене Дмитриевне угодно, то она может сесть там застол и читать книжку, пока не надоест. Ну а если нет… На нет и суда нет.

Страшно разочарованная, Алена стояла, понурясь, иразмышляла, что делать. Ксерокса в библиотеке нет, а она не взяла с собой нитетради, ни блокнота, в которые можно было бы делать выписки. Нет, не выписки,— переписывать ей пришлось бы весь текст подряд, слово в слово. Такое у неебыло ощущение. Ощущение профессионала!

Можно было бы оставить книжку и сбегать купить тетрадку. Норайона Алена не знала. Где тут искать писчебумажную лавку? Ближайший универсам«Моnоprix», в котором продается все на свете, в том числе и тетради, довольнодалеко отсюда. А времени уже около шести. Библиотека работает до семи. Покатуда, пока сюда… Когда же работать?! Сегодня четверг, значит, снова библиотекаоткроется только в субботу — она работает три дня в неделю. И как дожить досубботы любопытной, нетерпеливой писательнице?! Терпение отнюдь не принадлежалок числу ее достоинств… К тому же некое предчувствие не то что говорило, но простокриком кричало ей: «Выпустишь книгу из рук — и больше не видать тебе ее каксвоих ушей!»

Конечно, выбора особого не было, и, может статься, Аленавсе-таки пошла бы в «Monoprix» за тетрадкой.., но тогда ее жизнь и много другихжизней (и смерти в том числе!) сложились бы совершенно иначе… Однако именно вто мгновение словно бы некий черт подсуетился и дернул одну из библиотечных дамза язык.

— Слушай, Ирина, — сказала она напарнице, — а ведь это тасамая книга, которую ищет мадам де Флао. Ты представляешь?! Я перерыла всеполки, а она нашлась буквально через полчаса после ее ухода! Надо немедленнопозвонить ей, пусть приходит и забирает свое сокровище.

Алена мигом насторожилась.

— Что?! — возопила она. — Значит, книгу все же выдают надом? Но почему какой-то мадам де Флао можно ее взять, а мне нельзя?