— Поцеловать забыла!

Поцеловались, и наконец-то Алена закрыла за собой дверьдетской, точно зная, что Лизонька уснула еще прежде, чем голова ее коснуласьподушки. Щека еще была влажной от пылкого Лизонькиного поцелуя, и Алена,рассеянно улыбаясь, подумала о том, что дети — это, конечно, чудо… Особенночужие дети, бурное общение с которыми приносит только радость и скорозаканчивается.

«Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя…» —уныло подумала Алена про себя. Она — одиночка, мизантропка и эгоистка… Хотявесь прошлый год, пока длился ее бурный, феерический роман с тем, о ком онадала зарок больше никогда, никогда не вспоминать, бродили, бродили-таки в ееголове мысли о том, что если бы каким-то чудом она, дама постбальзаковскоговозраста, детей никогда не имевшая и иметь их не слишком-то желавшая, вдруг,как принято выражаться, залетела.., она ведь, пожалуй, родила бы, родила этогоребенка — себе на радость, на последнюю радость в жизни… А что, родился бытакой же черноокий, черноволосый, с такими же голубиными веками, насмешливымигубами, таким же белым лбом.., родился бы такой же сердцеед-вегетарианец, какИгорь…

Алена вдруг захохотала и уронила персик. Оказывается, онауже стояла на кухне и слегка перекусывала. Смейся, паяц, над разбитойлюбовью.., смейся и ешь!

Нет, после семи — ни-ни, никакой еды! А уже десятый час. Идилучше возьмись за книжку.

Она устроилась в гостиной в раритетном кресле (муж Марины,Морис, был помешан на антиквариате и, по мере своих доходов, помешательствосвое культивировал, отчего Алене, когда она приезжала в их с Мариной квартиру,казалось, будто она живет в этаком маленьком «ручном» музее), зажгла лампурядом, включила "Radio «Nostalgie», которое обожала, и углубилась наконецв чтение.

И немедленно оказалось, что углубиться довольнозатруднительно. Прежде всего потому, что в книге не хватало некоторых страниц,другие были оборваны, но самое главное — она была очень странно сброшюрована:вразброс. То и дело приходилось отрываться от чтения и искать продолжениеэпизода, лихорадочно листая книгу. Алена в конце концов просто впала висступление от этой бестолковщины и сочла, что чтение этой книжки похоже (аона, entre nous, то есть между нами, была особа сексуально озабоченная) набеспрестанно прерываемый половой акт с любимым человеком. Вот чего она всегдатерпеть не могла, так это промедления в столь священном деле! Кроме того, онавсегда отличалась решительным характером.

Если бы это была ее собственная книга, Алена немедленнооторвала бы от нее переплет и разняла страницы, а потом сложила бы их так, кактого требовала логика повествования. У нее просто руки чесались от желаниянемедленно дать выход своей решительности, и только сознание того, что послетакой выходки двери Тургеневской библиотеки (святилища мудрости, а главное,сада, в котором она еще сорвет целый букет новых идей для новых романов!)закрылись бы для нее навсегда, остановило Алену.

Но что же делать? Что делать? Книжку-то сдавать уже завтра.И ее еще надо переписать…

Переписать? Господи, писательница несчастная! Все б тыписала да переписывала! Ты даже романы свои давно уже не черкаешь перышком ичернилами, а выстукиваешь на компьютере, так подойди конструктивно к решениюпроблемы. Надо переснять книгу на ксероксе! Тогда страницы можно будет сложитьтак, как следует. И ничего не придется переписывать!

* * *

— Марина, вы не знаете, где здесь можно найти ксерокс? — сутра пораньше спросила Алена.

— Да буквально в двух шагах, на Фобур-Монмартре. Знаете,около еврейской булочной «Zazou» есть магазинчик сувениров карнавальныхпринадлежностей? Ну, там всякие маски в витрине, забавненькие такиештучки-дрючки вроде… — Марина сморщила нос.

— Вроде шоколадок в виде сушеных какашек? — сморщила нос иАлена. — И дамских сигар в виде мужских.., этих самых?

— Ну да, всякому по потребностям, — хихикнула Марина. — А выбы что выбрали — шоколад или сигару?

— Да уж всяко не какашки! — серьезно сказала Алена. — А вы?

— И я! Ну вот, короче, в этом магазине продаются газеты,журналы, всякая писчебумажная продукция, а еще там стоит ксерокс. Страница А-4стоит 15 евро-сантимов.

— Это сколько же будет? — начала прикидывать Алена, которая,как и все русские во Франции, уже изрядно" поднаторела моментальнопересчитывать евро на рубли, а рубли на евро. — Ого, примерно пять рублей!Дороговато! А с другой стороны, зарплаты тут у вас побольше, чем там у нас, такчто выходит почти даром.

— Это точно, — согласилась Марина. — Кстати, тамсамообслуживание, в том магазинчике. Продавец вечно занят, так что вы простоприходите, просто кладете книжку в ксерокс и нажимаете кнопочку. Понятно? Выкогда пойдете?

— Да прямо сейчас, — пожала плечами Алена. — Я быстренько, апотом мы с Лизочком пойдем на карусель, как и собирались.

— Да, кстати! — сказала Марина. — Морис взял билеты на вечерв воскресенье, так что мы едем, не забудьте!

— Едете? Куда? — удивилась Алена.

— Я сказала — едем! — с нажимом повторила Марина. — Мы всевместе едем в Тур. Морис, я, Лизочек и вы. Сильви приглашала нас всех!

Алена схватилась за голову. Память у нее, конечно, былаотвратительная, из тех, о которых говорят, что она девичья. Алена была способназабыть обо всем на свете, она сплошь и рядом забывала даже имена персонажейсвоих детективов, поэтому часто случалось, что в начале романа какую-нибудьхрабрую героиню звали, к примеру, Валентина, а в конце она уже превращалась вАнтонину… Поэтому нет ничего удивительного в том, что она совершенно забыла оТуре!

Морис, муж Марины, родом из Тура. Там живут его матушкаСильви и вся, говоря по-русски, родня, а выражаясь по-французски — toute lafamille, все семейство. И вот в понедельник 15 августа, на день УспенияБогородицы (во Франции это выходной день), семейство собирается на какую-тосвою ежегодную тусовку. Так у них принято, у родственников Мориса, —встречаться раз в год в чьем-нибудь загородном доме в окрестностях Тура. Всеони богатые господа, и устроить фуршет для полусотни гостей — им просто делатьнечего.

— Марина, да мне как-то неловко… Ну, у вас там все свои, ая…

— Не загружайтесь, Алена. Всегда кто-нибудь из этих своихпривозит с собой и чужих — приятелей, подруг, гостей, которых неудобно оставитьодних.