эмигрантам, бежавшим из России после революции, как и белые русские) до тех богачей было очень далеко, Шлёма (Соломон) Мошинский, дед Сэма Мошинского, завел фабрику по изготовлению картонных коробок и со временем, нажив капиталы, стал покупать землю и недвижимость. (Экономкой в их семье работала обедневшая дворянка из белых русских.) Преуспевал и отец Гарри Тригубова, застройщик; впоследствии его сын, уже переселившись в Австралию, будет жить припеваючи и держать китайскую прислугу[341].

В Тяньцзине к 1930-м годам сложился средний класс, состоявший из русских и русских евреев. Отец Георгия Натинга был врачом с обширной практикой; отец Ларри Сицкого работал в компании British American Tobacco и жил как обеспеченный человек в тяньцзиньской Французской концессии. Некоторые русские работали даже в Нанкине, в правительстве Чан Кайши, или в Китайской академии. Генерал Петр Бурлин на протяжении почти двадцати лет преподавал военную науку в Китайской военной академии в Нанкине, Чанше и Чунцине. Сам факт, что в 1932 году его взяли на работу в нанкинское правительство, сочли настолько важным, что Шанхайская военная полиция упомянула об этом в своем разведдонесении. После того как коммунисты нанесли поражение Гоминьдану в 1949 году, Бурлин ненадолго уехал вместе с гоминьдановскими войсками на Тайвань, а потом эмигрировал в Австралию. Иван Гапанович, видный ученый, уехавший в 1920-е годы из Владивостока, стал профессором и в 1931 году преподавал российскую историю в Национальном университете Цинхуа в Пекине[342].

Хотя во многих известиях того времени сообщается о том, что русские выполняли ту же черную и низкооплачиваемую работу, что и китайцы (по-видимому, работая вместе с ними), мемуаристы редко упоминают о таких тесных контактах. Один тяньцзиньский мемуарист считал, что русские общались с китайцами даже реже, чем британцы, французы или американцы, потому что не имели с ними дел в качестве дипломатов, миссионеров или работодателей, и что еще реже вступали с ними в браки, чем иностранцы, имевшие более высокий статус. Из дальней родни Тарасовых по меньшей мере один родственник (работавший в китайской полиции в Тяньцзине) бегло говорил по-японски и по-китайски, но сам Гэри Нэш и его друзья знали по-китайски лишь несколько десятков слов, только чтобы суметь объясниться с возчиками рикш и лавочниками:

Хотя мы жили в Китае и, наверное, думали прожить там всю оставшуюся жизнь, большинство из нас, иностранцев, не говорили по-китайски и, что самое интересное, вовсе не считали нужным учить этот язык… Мы, иностранцы, жили и вращались в своих иностранных общинах и концессиях, не смешиваясь с китайцами. Все наши друзья были иностранцами, мои однокашники были иностранцами (в колледже училось совсем мало китайцев), а большинство китайских лавочников в любом случае говорили или по-русски, или по-английски… Безусловно, самих себя мы считали важными персонами, а в китайцах видели людей второго сорта[343].

Жизнь русской общины в Шанхае

Шанхайские русские создали сложную систему организаций, пересекавшихся и порой конкурировавших между собой. Их ядром служил Русский эмигрантский комитет, возглавлявшийся бывшим консулом Российской империи Виктором Федоровичем Гроссе. В 1931 году, после смерти Гроссе, в борьбу за освободившуюся должность главы комитета вступили капитан Николай Фомин, представлявший сильную группу бывших белогвардейцев, и Карл Эдуардович Мецлер, который в царские времена занимал должность вице-консула и был, как и Гроссе, правоведом и лютеранином. Победу одержал Мецлер, но разочарование проигравшей группы военных, вероятно, стало причиной того, что годом позже возникла другая организация – формально более высокого уровня, чем комитет, но в действительности ставшая его соперницей. Это был Совет объединенных русских организаций (СОРО), и его вице-президентом стал Фомин. Через несколько лет председателем СОРО сделался генерал Глебов, которого недоброжелатели именовали «самодельным Муссолини»[344].

В 1920 году был создан (изначально – при российском консульстве) Союз военнослужащих для оказания материальной помощи множеству ветеранов Белой армии, хлынувших в ту пору в Шанхай. Помимо материальной поддержки, в задачи совета входило «сохранение русских традиций» (а позже добавился и суд чести). В 1925 году он стал частью Русского общевоинского союза, основанного в Западной Европе одним из лидеров Белого движения и участником Гражданской войны генералом Врангелем, и примкнул к антибольшевистской борьбе. На 1 января 1929 года в совете насчитывалось 640 членов, в правление входил капитан Фомин, в ревизионную комиссию – подполковник Леонид Сейфуллин. Была у русской общины и еще одна важная организация – Офицерское собрание в Шанхае. Оно было основано в 1926 году группой офицеров, среди которых были адмирал Старк, генерал Глебов (представлявший казаков) и капитан Николай Фомин (представлявший флот). Дом Офицерского собрания находился во Французской концессии[345]. Для многих старых военных это место стало вторым домом вдали от родины, где можно было вместе вспомнить былое, но со временем там полюбила собираться и молодежь[346].

Казачий союз, основанный в середине 1920-х годов, охватывал все казачьи войска, представленные в Китае, – прежде всего те, что существовали в восточных землях Российской империи (Амурское, Уссурийское, Забайкальское, Иркутское, Сибирское, Семиреченское, Уральское и Енисейское войска), но входили туда и кубанские, и донские казаки, так что вскоре в союзе насчитывалось уже более 700 членов. В начале 1930-х годов, и снова с 1944-го, возглавлял союз енисейский казак Григорий Бологов, ставший заметным деятелем русской общины в Шанхае. В 1929 году на авеню Жоффр во Французской концессии открылся Казачий дом, со временем при нем появились обеденный зал, кинотеатр, радиостанция и детская площадка, там проводились самые разные мероприятия – от собраний и занятий английским (для безработных казаков в поиске работы) до балов[347].

Были и русские благотворительные организации, в том числе Лига русских женщин, а в 1935 году на авеню Фош открылся Русский клуб. В 1941 году на Клуб русских эмигрантов на Вейхайвей-роуд, 147, который возглавлял генерал Глебов, обрушились неприятности из-за того, что в его помещении позволили устроить игорный притон. В конце 1938 года в Хункоу открылся другой клуб, им управлял генерал Цуманенко. Клуб был связан с харбинскими фашистскими организациями и пользовался поддержкой японских военных. На улице Мареска, 260–262 Русское православное братство открыло русскую больницу, куда набрали исключительно русских врачей и медсестер (один из работавших там врачей, Анатолий Оглезнев, в дальнейшем эмигрирует в Австралию). Была в Шанхае и русско-еврейская больница[348].

В книге-альбоме Жиганова «Русские в Шанхае» почти сорок страниц отведены перечислению русских предприятий – галантерейных, ювелирных магазинов, аптек, парикмахерских, салонов красоты, ресторанов и кафе, пекарен, кондитерских, обувных лавок, магазинов, торговавших электротоварами, нотными тетрадями, хирургическими инструментами, а также большого количества роскошных меховых бутиков.

Община русских