евреев (насчитывавшая в середине 1930-х 6000 человек по сравнению с 15 тысячами белых русских) жила своей отдельной жизнью, не пересекавшейся с жизнью русских. В отличие от Харбина, в Шанхае задолго до появления русских существовала хорошо укоренившаяся еврейская община. Правда, преобладали в ней не ашкеназы (восточноевропейские евреи, к которым относились и евреи из России), а багдадские евреи и сефарды. Удалось преуспеть в Шанхае и некоторым русским евреям, и это вселило в антисемитов опасение, что богатые еврейские предприниматели пускают свои деньги в ход, «чтобы обрести влияние на русскую общину». У евреев были синагоги, скаутские организации и даже имелся еврейский отряд в Шанхайской муниципальной полиции, не имевший никакого отношения к русскому отряду и состоявший в основном из евреев-скаутов. Евреи-полицейские носили особую форму: коричневые рубашки с высокими воротниками и военные фуражки. С начала 1920-х годов и сефарды, и ашкеназы проводили коллективные мероприятия в еврейском клубе «Ахдут»[349] на Симор-роуд, хотя для русских евреев расположение клуба и было неудобным, поскольку они жили в основном в районе Хункоу; и в 1932 году купцы из русских евреев основали свое заведение – Шанхайский еврейский клуб[350]. В Тяньцзине, где тоже жила довольно многочисленная ашкеназская община, «евреи ходили в основном в еврейские бакалейные лавки, гастрономы, пекарни, мясные и молочные лавки, рестораны, жили в еврейских меблированных комнатах, обращались к еврейским врачам, дантистам, аптекарям, учителям музыки, настройщикам пианино, портным, парикмахерам и ювелирам. Словом, они жили в своем мире». Но все это тем не менее имело сугубо русский культурный колорит: даже в Молодежной еврейской ассоциации (YMHA) сотрудники говорили по-русски[351].

При всей обособленности еврейской общины между евреями и общиной белых русских все-таки существовали связи, в том числе и финансовые. Многие евреи-предприниматели обратились в христианство, по крайней мере, номинально, «большую поддержку [церкви. – Ред.] оказывали бывшие владельцы чайных компаний в Ханькоу, где еще проживали некоторые крупные чаеторговцы… Заработанные в прошлом капиталы и доходы от сдач внаем недвижимости они щедро направляли на благотворительность»[352]. Вопрос о еврейском финансировании скрывается в недрах досье Шанхайской муниципальной полиции, собранного на Русский эмигрантский комитет, и изредка ненадолго всплывает на поверхность. Русским евреям в Шанхае нужно было становиться на учет в Русский эмигрантский комитет для получения некоторых необходимых документов, например, характеристики[353]. Но до 1941 года ни одна еврейская организация, по-видимому, не была явным образом представлена ни в одной из белых русских организаций, в отличие от другой русскоязычной группы выходцев из Российской империи – тюрко-татарской[354]. В 1937 году Шанхайская ассоциация ашкеназской еврейской общины получила признание и хартию от нанкинского правительства, что поставило ее в один ряд с Русским эмигрантским комитетом и СОРО. Но все равно евреям нужно было получать свои характеристики в эмигрантском комитете[355].

В общине белых русских ощущалось сильное влияние православия, а также наклонность к антисемитизму, хотя в Шанхае, пожалуй, это проявлялось меньше, чем в Харбине, благодаря смягчающему воздействию более многочисленного интернационального сообщества с преобладанием британцев, французов и американцев. «Религия – это то, что поддерживало людей в те далекие годы, – замечает современный российский историк. – Разлученные со своей Родиной люди искали утешение в молитве, тщательно соблюдали все церковные правила и приучали к ним с раннего детства детей»[356]. Пожалуй, это попытка взглянуть на Шанхай межвоенного периода сквозь линзу постсоветской ностальгии по старой России. В этом космополитическом и светском большом городе людям было чем заняться и чем развлечься, и в мемуарах русских, выросших в Шанхае, гораздо реже рассказывается о важной роли религии, чем в мемуарах тех, чье детство прошло в Маньчжурии. Впрочем, церковь оставалась для русских важным институтом. И, как обычно, внутри нее царили раздоры.

Если в Маньчжурии православная церковь, можно считать, находилась в прямом подчинении у РПЦЗ, то в Шанхае и в прибрежных областях Китая вообще дело обстояло весьма непросто. Исторически сложилось, что деятельность православной церкви в Китае осуществлялась Русской духовной миссией в Пекине, основанной еще в XVII веке. После революции патриарх Московский Тихон, резко осудивший политику большевиков, временно перевел Русскую миссию в Пекине под юрисдикцию РПЦЗ и одновременно создал две новые епархии – Шанхайскую и Тяньцзиньскую. Они более или менее подчинялись власти миссии, а не напрямую РПЦЗ (в отличие от Маньчжурской епархии). Главой Шанхайской епархии миссия поставила одного их своих иерархов – епископа Симеона (позже он стал архиепископом)[357]. Однако власть Русской миссии была слабой, и белые русские, обосновавшиеся в Шанхае, часто действовали независимо от нее.

Новоприбывшие русские офицеры Союза военнослужащих российских армии и флота во главе с генералом Глебовым основали домовую военно-приходскую церковь во имя Св. Николая Мирликийского Чудотворца (освящена в декабре 1924 года), в январе 1927 года церковь была перенесена в другое, более просторное помещение на первом этаже особняка, в котором прочие помещения занимали Союз военнослужащих и благотворительные организации эмигрантов. В церкви были киоты-памятники императорам российским Александру II и Николаю II. Храм изначально имел благословение Русской миссии в Пекине, но в этом же году возник конфликт с епископом Шанхайским Симеоном, и в 1927 году тот распорядился закрыть храм[358]. Позже ссора закончилась замирением, но она наводит на мысли, что церковные отношения между Шанхаем и Пекином едва ли складывались гладко[359].

В 1934 году в Шанхае появился новый иерарх – епископ (позднее архиепископ) Иоанн (Максимович), русский сербского происхождения, родившийся в 1896 году в Харьковской губернии. До того, как стать священником, епископ Иоанн, энергичный и харизматический деятель, которого РПЦЗ впоследствии канонизировала под именем Святого Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, получил военное образование и диплом юриста; в пору, когда его назначили епископом Шанхайским, он служил в Югославии в монастыре. Это повышение в сане примечательно тем, что назначение сделала непосредственно РПЦЗ, выбрав своего человека, не имевшего никаких связей с пекинской миссией. Приезд Иоанна оживил православную церковь в Шанхае, несмотря на его непрестанные конфликты с епископом Виктором и пекинской миссией. Он отправлял ежедневные богослужения и энергично руководил строительством нового большого Богородицкого собора, который возводили на рю Поль Анри во Французской концессии[360].

Большинство русских эмигрантов в Шанхае жили во Французской концессии, и многие дети из шанхайских и тяньцзиньских русских семей росли полиглотами, «частично англизированными или американизированными» из-за посещения английских, французских или американских школ. Игорь Нестеров (будущий председатель Русского клуба в Сиднее) ходил в английскую школу, а Наташа Сейфуллина (дочь Леонида) с пяти лет ходила во Французский муниципальный колледж, где в