— Мне выйти? — спросила Мотька.

— Нет, нет! Ничего такого особенного… я… видите ли… какбы это сказать… увлекаюсь вокалом, словом, пою, лирический тенор у меня… такнельзя ли попросить вашего дедушку прослушать… Вот такой вопрос…

— Конечно, я его попрошу, он, правда, послезавтрауезжает и вернется только через полтора месяца. Я не знаю, успеет ли он сейчас,но вы оставьте ваш телефон. Ах да, у меня же он есть.

— Я вам еще и домашний оставлю. А через полтора месяцадаже лучше, я подготовлюсь как следует. Мне друзья советуют давно — сходи в консерваторию,да мне все некогда, и… стесняюсь я. А тут такое дело…

— Обязательно скажу дедушке, — пообещала я. —И он, конечно, вас послушает!

— Вот и хорошо! — обрадовался капитан. —Спасибо вам за все, — растрогался он. — И до свидания!

Мы с Мотькой выскочили из кабинета, с трудом удерживаясь отсмеха.

— Аська, он еще может стать знаменитым певцом, и тогдаты будешь считаться его крестной матерью!

— Да, его и Клавдюшки! Ты видела, как он на нее глазположил?

— Еще бы!

Мы вернулись в класс. Урок подходил к концу.

— Так, вот и наши героини вернулись! Садитесь! Эх,Монахова, не успела я тебя спросить! Но ты не расслабляйся, я тебе все равноспуску не дам.

И тут прозвенел звонок.

На перемене на нас накинулись с вопросами, что да как.Словом, мы были героинями дня.

На последнем уроке я шепнула Мотьке:

— Пошли сейчас ко мне, дед про духа расскажет!

Дедушка был дома. Увидев Мотьку, он, как всегда, пропел:

— Кто может сравниться с Матильдой моей!

А она, как всегда, покраснела от удовольствия.

— Ну что, сыщицы? Как дела? А кстати, кто из вас Холмс,а кто Ватсон?

— Нет, Игорь Васильевич, у нас нет Холмса и Ватсона. Мына равных!

— Дед, не заговаривай зубы! Что ты там узнал про духа?

— Девочки, идемте ко мне, это разговор деликатный.Заходите, садитесь.

Мы сели на диван, а дед стал ходить взад и вперед покомнате.

— Да, не знаю, как и начать. Так вот, вчера вечером,возвращаясь домой, встретил я в лифте Альбину. А она возьми и начни жаловаться,что, дескать, дух пропал, а у нее в жизни перемены назревают, и она боится, чтодух замыслил какую-то месть! Он ведь исчез с появлением в доме соперника.

— Дед, кстати! Гриша ни в чем не замешан!

И мы, перебивая друг дружку, рассказали деду про визитНиколая Николаевича в школу, не забыв и о просьбе его прослушать.

— Что ж, можно! А вдруг это новый Лемешев? Я ему нынчеже позвоню. Пусть, если сможет, завтра утречком и приходит!

— Дед, а он сказал, ему лучше через полтора месяца,когда ты приедешь.

— Ну, видишь ли, когда я приеду, — с загадочнымвидом начал дед, — мне может быть некогда, у меня будут два концерта вМоскве…

— Ну, ладно, вы с ним сами разберетесь, а что сдухом-то?

— Да, вернемся к нашим баранам! А вернее, к ослам! Ну,услыхал я снова всю эту околесицу, и говорю: «Альбина, дашь мне чашку чаю? Естьразговор!» Она, конечно, заверещала: «Я так рада, заходите, прошу вас!» и т. д.Ну, сели мы с ней чаевничать, она все в свою дуду дудит, что, с одной стороны,она рада избавиться от духа, а с другой стороны, ей тоскливо без его музыки… Дачто вам говорить, вы эту песню не раз слыхали. Наконец мне это надоело, я иговорю:

— Альбина, голубушка, побойся Бога, замолчи!

— Игорь Васильевич!

— Скажи, зачем ты это все устроила?

— Что? Что я устроила? — кричит она и белеет какполотно.

— Да вот всю эту канитель с духом? Меня ведь непроведешь, я давно догадался, что это магнитофон с дистанционным управлением,наверняка какой-то особо крохотный. Кстати, где ты его взяла? Говорят, такимиспецслужбы пользуются! — подпустил я страху.

Ну, она и раскололась:

— В Японии, — говорит, — мне на фирме, гдеЖенечкин диск выпускали, подарили. Я туда в сентябре на презентацию ездила.

— А скажи на милость, зачем тебе это было нужно?

— Ах, Игорь Васильевич, — уже рыдает она. — Ятак была одинока, после Женечкиной смерти все знакомые меня покинули, яосталась совсем одна.

— Да что ты говоришь, по-моему, у тебя полно каких-топодружек, не говоря уж о Тате…

— Ах, вы не понимаете, это все не то… За годы жизни сЖенечкой я привыкла к вниманию общества, а тут я оказалась в вакууме, никому доменя нет дела… И когда мне в Японии, ради хохмы, показали этот трюк с роялем, уних и запись была сделана всего этого диска, меня вдруг осенило! Я боялась, чтоне справлюсь с этим аппаратиком, но он так прост в обращении, а пультвмонтирован в кольцо, видите, оно такое красивое, я все равно его ношу… И таквсе хорошо получилось, все поверили, я опять была в центре внимания, выступалапо радио, по телевидению, и вдруг… Мало того, что они украли у меня картины, ишубу, и золото, так еще и магнитофон… Как они его нашли, уму непостижимо! Онведь крохотный, я его снизу на раму прилепила…

Тут уж я не сдержался, захохотал как сумасшедший.

— Извини, — говорю, — Альбина, но нельзя же втвоем возрасте быть такой дурехой! Да это твое счастье, что магнитофон такбыстро украли! Ведь любой человек, знакомый достаточно с роялем, мигом бы егообнаружил! Да я сам, если бы открыл рояль, первым делом провел бы рукой пораме! Неужели с телевидения приезжали и не заглядывали туда?

— Заглянула ведущая, но она, наверное, не понимает… аеще был только оператор…

— Да, считай, что тебе повезло!

— А вы? Вы ведь слушали…

— Слушал, да голова была другим занята, а какпораскинул мозгами… Словом, скажи спасибо, что я, а не кто-нибудь другой, а топозору бы не обобраться…

— Игорь Васильевич, милый, дорогой, я могу рассчитыватьна ваше молчание?

— Разумеется, голубушка, но больше ты таких номеров невыкидывай! Уж больно глупо!

— Да, вы правы, я дура, полная дура, но вы ведь знаете— я не норма.

— Вот так мы с нею поговорили, — подвел итогдедушка. — А ты, Аська, тоже могла бы сообразить, что к чему, коль скоровы в рояль лазали.

— Да я…

— Погоди! Я вот что хочу вам сказать, девочки. Не надоникому про это рассказывать. Даже Тате и Липе. Эта Альбина, конечно, дурищанепроходимая, но ведь ее можно только пожалеть… А потому лучше всего забудьтеоб этом. Мальчикам своим тоже не говорите. Я и вас не хотел посвящать в это, ноподумал, что вы ведь будете копать дальше, и, не дай Бог, сами докопаетесь, а безмоего предупреждения и раззвоните всем про это. Я прав?