Он спросил об этом у Сукэ, но министруклонился от прямого ответа. Иезуиты начали проникать в страну околошестидесяти лет назад, вёл их знаменитый Франсис Ксавьер, о котором слышал дажеУилл. Ода Нобунага – великий полководец, начавший объединение страны примерно вто же время, когда королева Англии взошла на престол, – с радостьюприветствовал христиан, потому что столкнулся с противодействием не-исчислимогобуддийского монашества, а христиане оказались полезными союзниками. Нобунагасломил сопротивление буддистов после длительной осады этой самой крепости,которая была раньше их оплотом. Но после его смерти Хидееси решил, чтохристиане представляют для сильного правительства не меньшую угрозу, и начал ихпреследовать, что привело к распятию не одного новообращённого. Странно, чтопосле смерти Хидееси, сказал Сукэ, священников снова стали привечать в Осаке.Конечно, Хидеери всё ещё был мальчиком, полностью зависящим от своей матери. А Едогимине была христианкой, по крайней мере открыто, но многие из её окруженияхристианами были – как мужчины, так и женщины. И Магдалина тоже?

– А что же Иеясу? – спросил Уилл.

– Принц Иеясу оценивает каждого человекасогласно его достоинствам, независимо от его вероисповедания, – ответил Сукэ. –Он не будет ставить тебе в вину христианскую веру.

Не Иеясу. Тогда кто же? Может быть, сам Сукэ?Ведь он не только учил его японскому языку. Видя, что ни ему, ни Мельхиору ненравится идея купания с мальчиками, Сукэ с готовностью предложил присылатьдевушек. И действительно, теперь их ежедневные омовения обслуживались разнымимолодыми девушками. Но они отказались от любых других услуг. По крайней мере,отказался он, а Мельхиор, поворчав немного, последовал его примеру.

А, собственно, почему? Боже, как его мучиложелание. Как он сходил порой с ума от этого. А здесь в этом не будет никакогогреха. Здесь. Но где это – здесь? Это конкретное место? Или вечность внутричеловеческого разума? Чего он боится? Он бы увязался за любой шлюхой излондонского борделя без всякого зазрения совести. Хотя нет. Он бы прислушался кголосу совести, сделал все точно так же, а потом неделю мучился бы. Так онбоится этого? Что здесь не останется никакой совести? Всего лишь сделка сдьяволом, которая оставит его обречённым? Какая чушь. Ведь что такое совесть,как не изобретение человечества? Христианского человечества. По крайней мере, вделах плотских. Как глупо, что человек, перед которым раскинулось огромное поледеятельности, должен проводить столько времени в мучительных размышлениях поповоду того, что делать с частью своей изголодавшейся плоти. Он же неразмышляет постольку над позывами своего желудка или над жаждой, которую можноутолить стаканом вина.

Так почему? Потому что он боится самих женщин?Если нагота для них ничего не значит, если даже прикосновение к мужскому телу,интимное поглаживание во время купания ничего для них не значат, что же сможетпревратить их обратно в настоящих женщин? Или он боится собственнойнеспособности удовлетворить их запросы?

Или же он боится, что сам превратился вяпонца? А почему, собственно? Пока что все виденное им – эти люди, их образжизни, их отношение к ней – превосходило Англию по всем показателям. Да и всюЕвропу. Возможно, именно здесь существование людей подчинено толькоматериальному началу. Возможно, здесь никогда не появился бы Марло. Так, можетбыть, им и повезло в этом смысле? Ведь, конечно же, Марло не был счастлив. Чтотолку признать человека гением только после его смерти?

Так почему? Или он продолжал казнить себя зато, что выжил в этом путешествии, тогда как все остальные – Тим и Том, молодойСпринг, Жак Маху – умерли? Какая чушь. Что же теперь, отказывать себе всюоставшуюся жизнь? Или это было потому, что он, англичанин, чужд этой культуре –из-за этого он по-прежнему мечтал об одной-единственной, о Зенократе? Как онмечтал много лет о Мэри. А теперь он видел ту единственную женщину, которую Богсоздал для него, и, принадлежа к нации скорее мечтателей, а не дельцов, онтеперь предпочитает мечтать о ней, а не действовать?

Вот бы Сукэ рассмеялся. И Тадатуне. И Магоме Сикибу.

А Пинто Магдалина? Он отвернулся от окна. Вэтот момент дверь открылась, и… на пороге стояла она.

Магдалина не вошла в комнату, а оглядела еёмельком и улыбнулась Уиллу. Сегодня на её лице не было краски, и щеки заалели;она стала ещё прекрасней, чем в его памяти. – Моя госпожа, принцесса Едогими,желает поговорить с тобой, Уилл Адамс, – сказала она почти шёпотом.

Сердце Уилла билось так сильно, что он струдом мог спросить:

– И с моим другом?

Она отрицательно качнула головой; тяжёлыерыжеватые волосы медленно повторили её движение.

– Нам нужно быть осторожными, – сказала она иотступила назад в коридор, где, на удивление, не было видно стражи. Подождав,пока Уилл выйдет, она прикрыла дверь; задвижка сама упала на место. Он стоялрядом с ней, вдыхал аромат её духов, её волосы почти коснулись его, когда онаповорачивалась. Она была одета в белое кимоно, похожее на то, что было на ней впервую их встречу. Она взглянула на него, и краска залила её лицо и шею.

– Быстрей! – Она двинулась по коридору. Уиллпоспешил за ней.

– Я не понимаю, – начал он, – разве это недворец квамбаку, а она – не его мать?

– В Японии нет ничего такого, каким оновыглядит, – ответила она. У лестницы она остановилась, взмахом руки приказываяему застыть. Может быть, намеренно, но он чуть промедлил, наткнулся на её рукуи сжал её пальцы в своей ладони. Снова быстрый взгляд, на этот раз всопровождении ещё более быстрого движения бровей. Потом она мягко высвободиларуки и, к его удивлению, скользнула вниз по ступенькам. Внизу она свернула вдругой коридор, который, по его расчётам, привёл их в подземельядворца-крепости. В конце обнаружилась ещё одна узкая каменная лесенка. Здесьона остановилась и прислушалась.

– Может быть, вы мне объясните, в чём дело? –спросил Уилл. – Я не хочу, чтобы вы из-за меня рисковали своей жизнью.

– Моя жизнь, Уилл Адамс, в распоряжении моейгоспожи, – ответила та. – И я не думаю, что сейчас она в опасности. Но моягоспожа не хочет, чтобы принц Иеясу знал о её разговоре с тобой.

Она снова заспешила вверх по ступеням. Вскореступеньки стали деревянными, хотя и оставались такими же узкими. Уилл понял,что они уже в самом дворце.

– Я полагал, что принц Иеясу здесь гость, –выдавил, задыхаясь, Уилл. Она кивнула.

– Но почему же…

Она вновь замерла и так неожиданно повернуласьк нему, что он едва успел остановиться, хотя в душе проклинал своюнедогадливость.