что было безумием, только освободившись из колонии, ехать на розыски Натальи в Чечню – ему было всё равно.

На рассвете пришёл хмурый сержант с автоматом.

– Выходи, – коротко кивнул он Ермишину, – командир… зовёт.

И по этой неловкой паузе Фёдор понял – что-то случилось.

Он вошёл, привычно держа руки за спиной.

На солдатской койке лежал майор Беляков с перебинтованной грудью, и сквозь множество бинтов и марли всё равно проступали кровавые пятна…

Беляков увидел Ермишина, и его мутный взгляд прояснился.

– Слушай… – каждое слово давалось раненому офицеру с большим трудом… – Твоя… В сентябре… девяносто первом… Лосиный остров… Отделение милиции… Женщина убита… Мальчик… Четыре месяца… Живой… Дом ребёнка… Мою фамилию… Беляков… Иван Викторович… – он с трудом повернул голову к сержанту. – Проводить… до Моздо… – тут силы отказали Белякову, и он, потеряв сознание, уронил голову на походную подушку.

«Наташенька…»

– Иди, – сержант угрюмо ткнул Ермишина автоматом в спину, – командир велел тебя до Моздока проводить, чего не ясно…

Ермишин пошёл вперёд, кося взгляд на тяжело раненного майора Белякова. А тот ещё дышал и умер, не приходя в сознание, уже в госпитале Моздока, почти что сутки спустя.

. * * *

Директор детского дома Галина Валентиновна, пышная дама слегка за сорок, относилась к тому типу женщин, о которых рассказывают анекдоты «ты взвешивалась с косметикой или без». В своём кабинете, восседая в чёрном кожаном кресле на колёсиках, как королева на троне, безвкусно и аляповато, по-цыгански обвешанная каратами бриллиантов в золотых оправах, она смотрела сверху вниз на немолодого посетителя, который, сбиваясь от волнения, рассказывал ей историю семьи, любви и измены, закончившейся рождением ребёнка и попаданием его в подведомственное ей учреждение…

– К сожалению, на данном этапе помочь я Вам не смогу, – с фальшивым участием сообщила она Ермишину. – По документам ребёнок не является Вашим сыном. Он является подкидышем, и родных у него нет. Доказать степень родства Вы можете через суд.

– Но как же… – пробормотал Ермишин, – я же знаю имя и фамилию… Майор милиции, который нашёл…

– Это слова, Фёдор Петрович, – вздохнула дама, – а мы работаем с документами. У Вас есть два пути. Первый – это генетическая экспертиза, которую назначит суд, но, как я поняла, в Вашем деликатном случае этот вариант не подходит. И второй путь – поднять из архива уголовное дело о гибели Вашей супруги, если, конечно, будет доказано, что неустановленная женщина – это именно она. Тогда – милости просим, и с Ванечкой Вы сможете увидеться. Но до тех пор, простите, не имею права, – она грузно подкатилась в кресле к столу, давая понять, что разговор окончен.

Как только за сгорбленным Ермишиным закрылась дверь, Галина Валентиновна вызвала помощницу.

– Ниночка, принесите мне дело на Белякова Ивана, девяносто первого года рождения.

Холёные пальцы с дорогим маникюром неспешно перелистывали желтоватые станицы детских медицинских справок, свидетельствовавших об отменном здоровье обследованного ребёнка.

– Отец у него нашёлся, видите ли, Ниночка, – хмыкнула директриса. – Из тюрьмы вышел, денег нет, явился, не запылился, хочет забрать сыночка в семью…

– Значит, снимать Белякова с очереди на иностранное усыновление? – хлопая тёмными ресницами, обрадованно спросила девушка.

– Ну что Вы, Ниночка, – ответила раздосадованная непонятливостью помощницы Галина Валентиновна, – как раз наоборот. Передвиньте Белякова на первое место в картотеке. Пойти по пути простого усыновления он не сможет – судимым это запрещено, – рассуждала она, уже словно забыв о присутствии Нины, – а доказывать родство через суд он будет ну никак не менее полугода. За это время мы и устроим судьбу мальчика. Не отдавать же его, в самом деле, нищебродам, – директриса расплылась в довольной вальяжной улыбке, так что Нине показалось, что зрачки начальницы – это не зрачки, а перечёркнутые двойной чертой латинские буковки S – значки долларов, в которых она получит вознаграждение за устройство ребёнка в порядочную американскую семью.

Глава четырнадцатая

– Вы хоть понимаете, о чём Вы просите?

Следователь прокуратуры смотрел на Фёдора Ермишина сверху вниз с лёгким раздражением.

– Ну хорошо, – вздохнул он, – допустим, поднимем мы это дело из архива, проведём опознание по фото, установим личность погибшей. И дальше что? Преступника где искать? Это же чистый висяк! Тут нет ни одной зацепки! Кто его будет искать? Вы?

Ермишин не нашёлся, что возразить.

– Вы хоть понимаете, что могли бы быть в этом деле первым подозреваемым? Ваше счастье, что Вы просидели весь девяносто первый год, иначе я мог бы Вас прямо сейчас привлечь по делу об убийстве Вашей жены.

– В милиции сказали то же самое, – тихо ответил Ермишин, – они меня даже задержали на три часа, а потом пришёл дознаватель, посмотрел справку об освобождении и выгнал на улицу, чтобы не портить статистику.

Следователь протянул Фёдору через стол рукописное заявление.

– Забирайте, – кивнул он, – и мой Вам добрый совет – устраивайтесь на работу и забудьте Вы об этом ребёнке. Кто он Вам? Если я правильно понял, он же даже не Ваш сын. Да и как бы Вы стали его содержать? Так что идите, Фёдор Петрович, и кончайте его искать – это бесполезная трата времени…

Подавленный Ермишин вышел из здания прокуратуры, медленно спустился по ступенькам и пошёл по дорожке к металлическим воротам, обвитым буйной зеленью.

За воротами поскрипывали качели, из двора доносились детские голоса.

«Он же даже не Ваш сын», – звучали в ушах слова следователя.

– Но он же Наташин, – произнёс Фёдор вслух, – он же Наташин!

* * *

– И чего Вы от меня хотите? – возмущённо спросила дежурная судья по гражданским делам, барабаня по лакированному столу тонкими пальцами, словно её до глубины оскорбило появление этого человека в приёмные часы. – У Вас заявление не по форме написано! Идите в юридическую консультацию, там Вам составят иск по форме.