— Как же я раньше не замечала твоего Акима? — прервала моимысли Маруся.

— Вот уж не знаю. Я не скрывала дружбы с ним.

Да и ты его видела по крайней мере сто раз.

— А он женат?

— А ты как думаешь?

— Думаю — не женат. У него на рубашке нет пяти пуговиц итуфли не чищены.

Я не стала разочаровывать Марусю сообщением о том, чтосупружество никак не влияет на пуговицы Акима и уж тем более на его туфли.Когда он был женат, с пуговицами и туфлями происходило то же самое. Вряд лижена успевала бы приводить их в порядок за то короткое время, какое Аким бывалдома.

— Я вот все думаю, старушка, — продолжила тем временемМаруся, — как ему нелегко живется в этом жестоком мире. С такой-то тонкойдушой. А?

— Да-а, — подтвердила я. — Очень нелегко. Одиночествогложет. Он потерял почти всех своих близких друзей. Знаешь, какая самая частоповторяемая фраза в рассказах Акима?

— Нет, — замотала головой Маруся.

— «Ушел в запой и не вернулся». Иной раз вспомнитчто-нибудь, встрепенется, повеселеет, начнет рассказывать о каком-нибудькореше, да потом и сникнет. Я уже знаю: нет его, ушел в запой и не вернулся.

— Да ну. Ой, бедненький. Ничего, я заменю ему всех друзейсразу.

— Охотно верю. Главное, как отнесется к этому сам Аким. Он схарактером.

— Ничего. Я тоже не ангел, — заверила меня Маруся, будто мнеэто известно меньше, чем ей.

Я пожалела, что не догадалась так близко познакомить ихраньше, но сочла своим долгом предупредить:

— Аким — хороший парень, но запойный.

— Будем пить вместе, — окончательно решила Маруся.

Можно подумать, ему за ней угнаться.

Благодаря удачно сложившимся обстоятельствам я каждый деньходила к Алисе в сопровождении Маруси и Акима. Думаю, что именно поэтому ещежива. Тем более что парочка не покидала меня и в течение всего дня. Онипонимали друг друга с полуслова. Туфли Акима теперь начищены, пуговицы пришиты.Маруся сияла от счастья, и моя кухня стала ей родной.

Я не возражала. Отгул Маруси плавно перетек в отпуск, и японемногу почувствовала себя человеком, а не затравленной истеричкой.

Прошла неделя. Алиса оправилась и повеселела.

— Теперь я вижу, что ты не врала, — первое, что заявила мнеона, когда окончательно пришла в себя и поверила в мое воскрешение.

— Ты о чем?

— Да о покушениях. Признаться, я хоть и волновалась за тебя,но до последнего сомневалась, не фантазируешь ли ты, не фантазируешь ли ты.

— До последнего? Как это понимать?

— Я хочу сказать, что теперь, когда меня отравили,совершенно ясно — над тобой нависла угроза. Нависла угроза.

Значит, если бы Алиску не отравили, я до сих пор была бы вее глазах лгуньей? Непонятно после этого, для чего нужны лучшие подруги. Ладно,ментам надо долго втолковывать, что, когда человек серьезно опасается засобственную жизнь, это не плод его больного воображения и не результат мании преследования,а последствия нашей демократии, но чтобы самые близкие не хотели этогопонимать? На кой черт тогда эти близкие нужны?

Я сказала об этом Алиске, но она лишь пожала плечами ибуркнула:

— Ты слишком многого хочешь, многого хочешь. Приезжал Герман,мрачный посидел у постели блудной жены и уехал. Он узнал, что Алиса отравляласьне одна, а с молодым человеком, у которого это получилось более «удачно».

Я уверена, что он помилует Алису.

«Она наплетет ему таких плетушек, что Герман еще и прощениябудет просить», — решила я.

Алиса рассказала о своем романе со всеми деталями, и я вкоторый раз подумала: «Что может быть не правдоподобней самой жизни?»

Оказалось, она познакомилась с моим преследователемслучайно. Задолго до того, как с ним познакомилась я. Ей и в голову неприходило, что ее Сибирцев Владимир имеет самое прямое отношение к бессоннойночи, проведенной мной на вилле в борьбе за шпингалет. Видимо, и Сибирцев неподозревал, что Алиса — истома его сердца — вернейшая подрyгa той несчастнойжертвы, которой он житья не давал.

Бывает же такое! Знай я об этом раньше, может и удалось быповлиять на него через Алису. Хотя вряд ли найдется идиот, который дастповлиять на себя Алисе. Кроме Германа, конечно. Да и Герман смотрит на жену какна предмет роскоши.

Спросить Алису, чем занимается ее муж, то же самое, чтозаставить бедняжку доказать теорему Ферма или обязать изобрестиперпетуум-мобиле — вечный двигатель. Если несчастная не знает, чем занимаетсянаша Нелли, что может сказать она о собственном муже и уж тем более о СибирцевеВладимире, кроме того, конечно, что он по сто раз на дню признавался ей в любвии хвалил ее дурацкие шляпки.

В общем, полезного от Алисы я не узнала ровным счетомничего, за исключением того, что ее роман с Сибирцевым был в той нежной стадии,когда влюбленные думают друг о друге черт-те что и живут, словно с завязаннымиглазами.

Днями и ночами Алиса, как сумасшедшая, восхищалась чистотойи благородством своего Владимира. Я не решилась признаться, что тоже немногознакома с покойным и совсем не обнаружила в нем этих качеств. Во всяком случае,при его жизни.

Алиса впервые решилась на роман. Хороша была бы я, заявив,что она изменила Герману с последним подонком и негодяем.

Но до чего же Алиска счастливая. Как судьба пестует ее? Онахотела принца и получила его. Почему мой Артур не умер раньше, чем я узнала оего жадности, трусости и склочности?

Мне всегда не хватало в этой жизни везения. Если бы я моглабыть счастлива сейчас в своем скорбном одиночестве. В какой светлой тоскепроходили мои дни, озаренные воспоминаниями о наших встречах. А теперь мне дажеи думать об этом Артуре не хочется — столь мутен и сер осадок в моей душе.

Но хватит об этом. Скажу откровенно — никогда неподозревала, что успех так деморализует. Познав вкус любви и восхищение чужогомужчины, Алиска, очевидно, не остановится на достигнутом. Не станет она светлопечалиться и предаваться скорбному одиночеству, а, напротив, постарается какможно реже вспоминать о гибели своего Сибирцева.

Я видела, как деморализованная успехом Алиска проветриваламозги молодого доктора, прямо лежа на больничной койке. Бедняга так ошалел отпреступно синих глаз, что взялся самолично ставить ей капельницу, и тут жеобнаружилось, что он понятия не имеет, как это делается. Не желая падать вАлискиных глазах, он героически тыкал в нее иголкой и сделал бы из руки решето,если бы мне это не надоело. Я отодвинула его и показала, что не так делосложно, если точно знать, где вены и каким концом вводить иглу.