— И что ты собираешься делать? — испугалась Нелли.

— Жить, — сообщила я с оптимизмом приговоренного. — Простожить. Сейчас навещу Алиску, а потом отправлюсь в свою квартиру.

— Но это же глупо!

— А сидеть в Марусиной квартире и ждать, когда меняпришлепнут, — умней?

Нелли не нашлась, что ответить. И никто не нашелся бы.Кому-то нужна моя смерть. Ну что тут скажешь?! О том, что я жива, знали толькоМаруся, Нелли и Клавдия. Ну, естественно, и я. Я не в счет. Маруся тоже. Неллитем более. Остается Клавдия.

— Неужели Клавка проболталась Нине Аркадьевне? — словнопрочитав мои мысли, спросила Нелли. — Поверить в это не могу.

— Я тоже, но другого объяснения не нахожу. Нелли почему-товоспряла духом.

— Я всегда говорила, что Алиска неспособна на сильныйпоступок, — тоном победителя заявила она. — Теперь сама видишь, что это НинаАркадьевна. Кроме нее, никого твоя смерть не колышет. Уж теперь-то ты видишьсама.

Признаться, я пока не видела ничего, кроме того, что Алискалежит в реанимации. Вернее, это мне еще только предстояло увидеть.

Маруся знала, как обращаться с медработниками. Мы ворвалисьв больницу с тремя сумками, доверху набитыми продуктами, но когда добрались дотретьего этажа, — реанимация располагалась там — продуктов с трудом можно былонаскрести на одну сумку.

Зато мы со всеми подробностями узнали точный диагноз Алисы,узнали о ее самочувствии на данный момент, а главное, о самочувствии ееспутника. Точнее, об отсутствии у него всякого самочувствия, потому что оВладимире Сибирцеве теперь можно было говорить только в прошедшем времени. Онприказал долго жить . Я тут же пожелала взглянуть на труп, и мне не отказали,тем более что глядеть на него мог теперь каждый, кому не лень. Зрелище, должнасказать, безрадостное, хоть он и мой враг. Совершенно голый и жалкий Сибирцев,накрытый застиранной простыней, лежал на каталке. К его посиневшей ноге былпривязан номерок. Каталка — в ожидании медбратьев из морга — одиноко стоялапосреди коридора, и все старались обходить ее.

Я потопталась возле каталки, вспоминая, сколько ужасанатерпелась от этого голого Сибирцева. Ну, не этого, конечно, а того, живого иуверенного в себе. Думал ли он, тряся у моей спины пистолетом, что стоитзначительно ближе к смерти, чем я?

Нет, не думал. А уж о том, что умрет, если можно таксказать, спасая меня, даже и не подозревал. И слава богу, потому что узнай он,что должен умереть моей смертью, не задумываясь пристрелил бы меня там, вподъезде.

Не испытав никакого удовлетворения, я покинула покойного иотправилась взглянуть в прозрачные (лаза Алисы. Кто она, враг или друг, хотелая прочесть в этих глазах. Лишь сейчас я поняла, как дорога мне эта бронзоваястатуэтка с куриными мозгами.

"Ну почему, почему я переоценила ее возможности? —галопируя за Марусей по ступенькам вверх, думала я. — Неужели не ясно, чтоАлиса неспособна на преступление. Она неспособна на него хотя бы потому, чтонапрочь лишена самостоятельности.

Даже удивительно, как она сообразила завести любовника.Наверняка кто-то надоумил. Но кто? Не Ольга же".

Я надеялась, очень надеялась получить ответы на все вопросысегодня, потому что уже знала, что Алиса останется жива, поскольку ликеравыпила мало. Врач уверял, что она пришла в себя и самочувствие ее вполнесносно.

Содержимое нашей сумки подействовало на медсестер магически,и мы с Марусей беспрепятственно проникли в палату интенсивной терапии.

Алиса лежала, опутанная какими-то трубками, делающими еепохожей на космонавта. Лицо безжизненно и желто. Маруся бегло глянула нанесчастную, сказала: «Порядок!» — и побежала предлагать врачам свою помощь.Точнее, мою помощь, поскольку, когда речь заходит о кошельке, Маруся становитсятверже скалы.

Я осталась в палате, не в силах оторвать глаз от лица Алисы.В душу мою закралось сомнение. Я не могла поверить в оптимизм врачей — такбезжизненно выглядела моя подруга.

«Чувствует себя вполне сносно? Да жива ли она? — с болью всердце гадала я. — И давно ли врачи к ней подходили?»

Захотелось бежать в коридор и бить тревогу, но сомненияразрушила сама Алиса. Она приоткрыла глаза и сквозь ресницы взглянула на меня.Я вспомнила реакцию Клавдии и испугалась, что окончательно добью бедняжку своимвоскрешением, но Алиса улыбнулась и еле слышно произнесла:

— Со-ня… Со-неч-каа…

— Да, да, — встрепенулась я и схватила ее за ру — Говори,говори…

— Я знала, что первой увижу тебя.

Я обрадовалась и в умилении залепетала:

— Да, да, я очень спешила…

Алиса судорожно глотнула воздух и неожиданно спросила:

— Сонечка, расскажи мне, как тут?

«Вот те на. Где „тут“? Что она имеет в виду?» — внутренненасторожилась я.

— Ты уже видела ангелов? — продолжала интересоваться Алиса.

— Ангелов? — тупо переспросила я.

— Да, Сонечка, ангелов. Какие они, ангелы?

— Ах, ангелы, — еще тупее обрадовалась я. — Ангелы… Ну этотакие прекрасные юноши… с большими крыльями. Точь-в-точь как тот, которого мы вдетстве каждый день видели из окна.

Напротив бабушкиного дома на Васильевском была католическаяцерковь с ангелом на куполе. Просыпаясь, я каждое утро бежала к окну и смотрелана его засиженные воронами крылья.

Алиса еле заметно улыбнулась и спросила:

— А когда я увижу их?

— Ангелов?

— Да, ангелов.

Я совсем не знала, что ответить, потому что от волнения тугосоображала, но в этот момент дверь распахнулась и в палату ворвалась Маруся.Алиса с удивлением посмотрела на нее:

— Маруся, и ты здесь?

— Ну да, а где же мне еще быть, когда ты такой номервыкинула? — заявила Маруся.

— А как же это с тобой случилось? — опечалилась Алиса.

— Что «это»? — не поняла Маруся.

Я украдкой шепнула:

— Она думает, что мы все на том свете. Не стоит ееразочаровывать, а то она придет в ужас, узнав, что я воскресла.

— Да, это ее добьет, — шепотом согласилась Маруся и ужегромко засюсюкала:

— Все хорошо, дорогая, а вот сейчас врачик придет.

— И врач тоже здесь? — неприятно удивилась Алиса.

На лице ее было написано: «Что же это такое, стоит толькомне умереть, как и все сразу туда же».