растянуто до предела бездействием, ютясь в котором мы ожидали конца битвы, дабы начать свою собственную?

Я проскользнула в помещение перед тронным залом. В проеме колонн увидела Эгисфа, сидевшего на троне, откинувшись на подушки.

– Клитемнестра?

Он выпрямился, прищурился, выглядывая меня за колоннами.

Я вошла. Между нами трепетало пламя – в круглом очаге посреди зала. Очаг окружали четыре столба, и дым поднимался прямо вверх, к голубому квадрату открытого неба, нарушавшему затейливое, красочное однообразие узорчатого потолка. На столбах этих, нежно-сливочных, поблескивала легкая позолота. А плиты пола, каждую в отдельности, украшала янтарно-теплая, огненная кайма. Вдоль стен, выписанные искусным мастером, скакали звери и чудища, вскидывали головы, били копытами, вздымались посреди океанов застывшие, будто во льду, волны, и через все это гордо шагали люди и боги, в раме ярких витых орнаментов. Заполнявшая тронный зал история подступала ко мне со всех сторон – деяния предков, изображенные как подвиги и победы, достойные самой широкой славы. Пятно крови на полу перед очагом давно поблекло, но мы оба изо дня в день видели его отчетливо, будто кровь пролилась только что.

– Что же, сел наш гость утром на корабль? – спросила я. – Путь до Этрурии неблизкий, он не вернется раньше… словом, нескоро вернется.

Эгисф улыбнулся.

– Он до утра еще исчез.

Я помедлила. Непривычным каким-то тоном он это сказал, или мне почудилось? Посмотрела на него пытливо.

– Гонец принес нам желанные вести. Скоро войне конец.

И нашему ожиданию. Сжав опущенные руки в кулаки, я добавила:

– Приятно было наградить его за это.

– Его наградили как следует.

Теперь уж он не улыбался, ухмылялся скорей.

Хотела заговорить, но тут взгляд его метнулся ко входу. Я быстро обернулась.

– Электра?

Она стояла смущенно в обрамлении колонн.

– Электра? – повторила я. И собственную резкость различая, и досаду, но не в силах сдержаться, как всегда.

Мы только и делали теперь, что ждали, так почему надо еще испытывать чужое терпение, вечно медля перед началом разговора? Мои оголенные нервы не выдерживали, и я вела себя грубовато, хоть твердо решала всякий раз, что впредь буду мягче, терпеливей.

– Гектор правда мертв? – спросила она.

– Правда, – ответила я.

– Значит, война завершится наконец.

Голос ее сорвался.

– Без этого величайшего воина Трое не выстоять.

Она подняла на меня глаза.

– Стало быть, отец вернется домой.

– Вернется.

Она перевела взгляд на Эгисфа, и я спиной почуяла, как тот подобрался. Тишина затянулась до предела, завибрировала. Я оборвала ее, не вытерпев:

– Всё?

– Всё, – глядя на Эгисфа, Электра чуть заметно улыбнулась уголками губ и вышла.

Разболелась голова. Я повернулась к нему. Забраться бы снова в постель и проспать весь день. От едкого очажного дыма слезились глаза, и на Эгисфа я смотрела сквозь влажную дымку.

– Итак. Слух о… происходящем в Микенах до Агамемнона дойти не должен.

Серый дым, прядями струясь к отверстию в потолке, улетал к небесам.

– Не дойдет. В этом я уверен.

Он перевел взгляд на скопившихся у входа стражников, мимо которых я шла сюда.

Вспомнилось, как глухой ночью под дворцовой стеной шептались неизвестные. Как, судя по всему, что-то тяжелое тащили по земле.

А ведь Эгисф изменился. Ожидание подходило к концу, но особой тревоги он не выказывал, хоть я и опасалась этого. От задуманного не уклонялся. Похоже, был готов.

Только спокойствия от этого почему-то не прибавлялось.

19. Кассандра

– Парис ранен! Он ранен! – эхом разнеслось по улицам Трои в густеющих сумерках. Услышав из храма этот возглас, я испуганно обернулась.

После смерти Гектора Парис превратился в живого мертвеца. Он пережил минуту славы на поле битвы в тот день, когда стрела его каким-то чудом вонзилась в ступню Ахилла. И смазанный ядом наконечник сделал свое дело. Впервые этот холеный красавец отличился в бою, и случилось это на исходе войны, когда всеми уже, казалось, овладело безразличие к происходящему. Ахилл, после того как гнев его выгорел дотла, сражался угрюмо и бесцельно. Он излучал скорбь, сердце зловещего светила рассыпалось в белый пепел. Он блуждал по полю боя в поисках смерти, потому-то стрела Париса и попала наконец в цель. Ахилл сам того хотел. Мы скромно чествовали Париса во дворце, за скудным столом – остатком былых пиршеств, которые Приам с Гекубой все еще тщились воссоздать. Но пустующее кресло Гектора, безучастное лицо Андромахи и остекленелые взгляды родителей лишь усиливали разительное отличие нынешнего празднества от прежних.

Недавно я потеряла счет дням. А теперь, когда выкрики сложились в четкие слова, все поняла. Итак, настал день смерти Париса. С опозданием на целых десять лет.

Родители, должно быть, убиваются. Ради них пойду во дворец, хоть слов утешения уже и не осталось. Выйдя из портика в вечернее тепло, я увидела Елену.

– Куда он бежал? – спросила она.

Я задумалась, но ненадолго.

– Явившись в Трою, он прежде оставил жену. Энону, речную нимфу. Они жили вместе в горах, пока он не отправился за новой добычей.

Елена твердо поглядела на меня.

– Она ему поможет?

Энона. Я видела ее истерзанное рыданиями лицо, после того как он ушел. И искаженное гневом, после того как ей ясно стало, куда ушел и зачем. Видела, как окровавленный Парис ковыляет по тропинкам, где они гуляли когда-то, и молит нимфу, брошенную им десять лет назад, применить свою целительную силу.

Я покачала головой.

– Не поможет.

Елена отвела глаза.

– Он должен был умереть на той горе еще младенцем, – сказала я.

Слова эти неприятно задребезжали на ласковом ветру. Я совсем не то хотела сказать.

– И умрет там сегодня, – закончила она.

А я натужно, отрывисто кивнула.

Она протянула руку, коснулась моего плеча. Я рассматривала ее тонкие пальцы, блестящие овалы розовых ногтей. Ощущала теплоту ее прикосновения. Сердечность. И удивлялась, что Елена как будто утешает меня, а ведь это она только что овдовела, это ее положение в Трое сделалось шатким как никогда – без опеки мужа и защиты деверя. В случае смерти Париса, я слышала, ее хотели выдать замуж за Деифоба, одного из немногих уцелевших сыновей Приама, одного из последних оставшихся у меня братьев. Неясно было, что об этом думает сама Елена. Ни опасение, ни беспокойство, однако, не сминали ее чела, а в глазах отражалось лишь сочувствие.

Десятилетие боролись на полях сражений перед Троей герои легенд, но все они уже погибли. Битва превратилась в изнурительный, тяжкий труд. Великолепные фонтаны крови не вскипали больше алой пеной под колесами Ахилловой колесницы, лишь измученные войной, казалось, длившейся вечность, мужчины устало брели день за днем биться