* * *

Когда перед Эдрианом распахнули дверь, я увидела сверкание металла. Все стены украшали золотые панели с вензелями, на каждой панели висело зеркало. Канделябров с голубым освещением было не сосчитать. С потолка, на котором охристой, коричневой, золотой и белой краской была изображена карта, свисала невообразимых размеров люстра. Такие я видела на фотографиях дворцов в стиле барокко.

Из-за зеркал и блеска золота зал выглядел в несколько раз больше, чем был на самом деле. Пол устилал светлый паркет, а не мрамор, как в коридорах и в том зале, в который я попала, только очутившись в Делитрее.

У стен стояли кушетки, на которых сидели мужчины в разноцветных бархатных или атласных камзолах: бордовых, темно-синих, черных, фиолетовых. Их костюмы сверкали, расшитые золотом, серебром и драгоценными камнями, а пряжки туфель поблескивали в свете свечей.

Середину зала занимал большой дубовый стол, на нем возвышались кубки, бутылки с вином, золотые блюда с фруктами и сырами. Я сглотнула вязкую слюну, желудок предательски заурчал, напомнив, что почти за целый день в нем не было ни крошки еды.

Зал полнился разговорами. Мужчины общались между собой, но как только я переступила порог, а слуги в серых одеяниях прикрыли двустворчатую дверь, голоса смолкли. Воцарилась такая звенящая тишина, что я побоялась, как бы не заложило уши.

Взгляды устремились ко мне, и я опустила голову, снова разглядывая ботинки. Кто-то положил тяжелую ладонь мне на плечо, и, вздрогнув от неожиданности, я покосилась на того, кто стоял рядом. Это оказался Ван Торн. Среди пышного убранства он выглядел комично в кожаном плаще и широкополой ковбойской шляпе. Он подмигнул мне, и уголок его рта дернулся вверх.

Несмотря на то что я не доверяла этому мужчине, его присутствие немного приободрило и расслабило. С Ван Торном мы хотя бы знакомы, а людей, которых я видела сегодня впервые, тут было более чем достаточно. Многие из них смотрели на меня столь же неприязненно, как Эдриан. Мужчины хмурились, их губы брезгливо приподнимались, кто-то фыркал, а парень, сидящий у дальней стены, даже сплюнул.

Только очутившись внутри помещения, я обратила внимание, что здесь были и дамы. Девушки и женщины в элегантных платья в пол, таких же или еще более роскошных, чем то, что приносила Килли. На лицах местных дам читалось крайнее неодобрение, они морщились и отводили взгляд, как от чего-то мерзкого.

В воздухе клубилась ненависть, и я чувствовала, что через пару секунд она может меня задушить.

– Вероника, дочь моя! – Услышала я мужской голос, который, казалось, забыла давным-давно.

Первое, что ускользает из нашей памяти, когда мы долго не видим человека, – это его голос. Зажмурившись и сделав несколько глубоких вдохов, я подняла голову, открыла глаза… и встретила насмешливый взгляд Эдриана. Если остальные придворные выглядели удивленными, раздосадованными или кривились так, будто им подсунули тухлую рыбу, то Эдриан источал ненависть и, возможно, что-то еще, но эту эмоцию я уловить не могла. Желваки его сжались, когда он переместил взгляд с меня куда-то в сторону. Казалось, тот, на кого он сейчас смотрел, вызывал в нем куда больше негативных эмоций, чем простецкая девчонка вроде меня.

– Вероника, подойди ко мне, – властно сказал отец, и я повернулась на голос.

Он стоял в центре комнаты, полы его мантии колыхались так, словно он только что встал из-за стола. Колин Уилкинс не изменился, за исключением седины, которая тронула его темно-каштановые виски, и морщинок в уголках рта и на переносице. Его одеяние отличалось от других: сверху на костюм, состоящий из темно-бордовых бархатных брюк и камзола, расшитого золотом, серебром и драгоценными камнями, была накинута шелковая мантия такого глубокого черного оттенка, что, казалось, была соткана из тьмы. На правой руке красовался массивный перстень с печатью, изображение на ней разглядеть было трудно.

Отец склонил голову набок, изучая меня, и я невольно уставилась себе под ноги. Ван Торн, рука которого все еще покоилась на моем плече, наклонившись, прошептал мне на ухо:

– Если продолжишь стоять на месте, они еще больше усомнятся в том, что ты его дочь. Только посмотри на их лица! Чем быстрее мы здесь закончим, тем быстрее можно будет удрать. Знаю, ты этого очень хочешь, Вероника.

Я попыталась смочить слюной пересохшее горло, но почувствовала, что практически умираю от жажды, и это судорожное движение ничем не поможет. На негнущихся ногах я подошла к отцу, стараясь не смотреть по сторонам. Каждый мой шаг сопровождался неодобрительными перешептываниями, вздохами и цоканьем языков. Если Эдриан вырос в этом обществе, совершенно неудивительно, что у него такой мерзкий характер.

Я подошла к отцу, осознавая, что, если прямо сейчас не подниму головы и не взгляну ему в глаза, все будет потеряно. Мало того что никто не поверит, что я его дочь, он сам может усомниться в правильности своего решения. Как такая трусиха может помочь ему в освобождении сына?

Вздернув подбородок, я столкнулась с его тяжелым взором. Под густыми, нахмуренными бровями чернели радужки глаз. Они были похожи на его мантию – тьма в них была такой же глубокой.

– Вероника, – с облегчением сказал отец и привлек меня к себе, заключая в холодные, неуклюжие объятия.

Мои руки плетьми болтались по швам. Не в силах поднять их и дотронуться до отца, я стояла, приклеившись подошвами ботинок к паркету. Я ожидала найти в своем сердце радость, счастье от встречи с отцом, которого не видела десять лет, но чувствовала лишь горечь предательства. В конце концов, если бы он нас не бросил, мы бы все сейчас были дома, включая Майки.

Теперь в этом человеке, в его объятиях, скорее формальных, нежели вызванных порывом нежности, я не узнавала прежнего Колина Уилкинса. Казалось, что не этот мужчина сидел со мной на крыльце и чинил велосипед, рассказывал сказки на ночь, щекотал и притворялся, что его рука – это жуткий монстр, который вот-вот схватит меня за пятку.

Человек, от которого исходил терпкий аромат дубовой коры, который стоял рядом со мной в окружении этих странных людей, – не был моим отцом. И он чувствовал это, знал, что теперь мы – незнакомцы. С нашей последней встречи прошло десять лет, они стерли почти все хорошее, что было.

Спустя несколько неловких секунд отец отстранился. Он еще раз внимательно всмотрелся в меня, будто выискивая изъяны или ища знакомые черты той маленькой девочки, которую он помнил. Но отец даже не представлял, как я изменилась.

Отец повернул меня лицом к толпе собравшихся и, разведя руки в стороны, как