— Ты говоришь как по писаному, — объявила она:Дюриэа рассмеялся.

— Давай продолжай распространяться на эту тему, —поддразнила его Милдред. — Меня уже больше не волнует ваше расследование.Расскажи мне лучше, что там за проблемы были у Прессманов.

— Боюсь, что больше ничем не смогу порадоватьтебя, — сообщил ей Дюриэа. — Мне не известны ни сплетни, ни какие-тоинтимные детали их семейной жизни — словом, ничего из того, что обычно такинтересует женщин.

— А почему?

— Но ведь, чтобы выяснить это, нужно провести точнотакую же сухую методичную работу.

— А в чем она заключается?

— Ну, — начал Дюриэа, — сначала для того,чтобы хоть за что-то уцепиться, мы прибегли к помощи дворецкого, который былочень привязан к мистеру Прессману. Мы объяснили ему, что нас интересует, и онтщательно обыскал весь дом.

— А что вы искали?

Газету, из которой были вырезаны некоторые строчки — еслиточнее, то три фразы — и которые были затем наклеены на бумагу и подброшены,так чтобы все поняли, что это и есть предсмертная записка.

— Ну и как, нашел он газету? Дюриэа мрачно кивнул.

— Она лежала у нее в машине, в отделении для перчаток.

— А что было потом?

— Ну как же?! Возникла еще одна довольнораспространенная, хотя и достаточно любопытная, версия. Я попросил миссисПрессман прийти ко мне завтра утром. Шериф и я допросим ее.

— А это будет считаться убийством третьей степени?

— А это уж будет зависеть от нашей такой же кропотливойи скучной работы, — ответил Дюриэа. — Мы должны быть оченьтерпеливыми и обаятельными. Мы будем снова и снова заставлять ее пересказыватьвсе это снова. И будем искать хоть малейшую неувязку в ее истории. Мы будемспрашивать ее о ее семейной жизни, наши вопросы будут становиться все более иболее личными, до тех пор пока она не выйдет из себя… Тот же самый старый трюк.Она будет испугана, несчастна, все ее надежды рассеются как дым. Она запутается,попытавшись скрыть правду в самом невинном вопросе. Потом она попытаетсятронуть нас слезами, будет ставить на то, что ей задают вопросы все большееколичество людей, будет делать все больше ошибок, а затем вдруг попадет вмышеловку и, скорее всего, расколется и все нам расскажет.

— В твоих устах все произойдет так обыденно инеромантично, — заявила Милдред.

Ненавижу разговаривать с людьми, когда их жизнь поставленана карту. Впрочем, о ней это еще рано говорить…

— Почему?

— Женщинам, у которых такая фигура, никогда не вынесутсмертный приговор.

— Это все? — спросила Милдред.

— Что ты имеешь в виду?

— Может быть, ты еще о чем-то хотел мне рассказать?

— Да нет, все остальное не заслуживает внимания, —немного смущенно ответил Дюриэа.

— Ну а все-таки, что ты имеешь в виду?

— Было еще несколько непонятных следов.

— Что значить “непонятных следов”?

— Ну, я имею в виду неизвестные нам отношения Прессманас другими людьми…

— Ты так говоришь, как будто их там было много.

— Иногда мне тоже так кажется… Обрати внимание, стоиттолько какому-нибудь самолету исчезнуть во время полета — тут же находятсясотни людей, которые приходят и рассказывают, что якобы видели какие-тозагадочные огни в горах, слышали, как самолет пролетал прямо над их домом, или,чего доброго, даже слышали грохот взрыва, и крики людей, и зарево на небе.

— Да, — задумчиво согласилась она. — Я раньшеи не подозревала, сколько их, подобных субъектов, которые могут убедить себя вчем угодно.

— То же самое случается, когда происходит убийство.Стоит только объявить о том, что был убит человек, каждый дурак на много мильвокруг убедит себя, что именно у него в руках главное вещественноедоказательство.

— А в этом случае то же самое? — спросила Милдред.

— Да нет, сейчас я имел в виду только одного человека —Джейн Грейвен, секретаршу Прессмана.

— И что же она?

— Мне позвонил кто-то неизвестный и сообщил, что у неебыл роман с Прессманом и что она изо всех сил пыталась настроить его противсобственной жены, что, возможно, она попытается сделать так, чтобы именно нажену Прессмана пало подозрение, и что, если так случится, я должен будувытрясти из нее правду.

— А кто это был — мужчина или женщина?

— Звонил мужчина.

— И ты даже не догадываешься, кто это мог быть?

— Нет. Я даже не смог проследить, откуда был звонок.

— Что-нибудь еще?

— Да. Ты же знаешь, что на крыльце нашли женскуюкомпактную пудру.

— И вы узнали, кому она принадлежит?

— Полагаю, что да.

— Ну и кому же?

— Девушке по имени Ева Реймонд. Она, если так можновыразиться, искательница приключений.

— Профессионалка?

— Да нет. Я бы сказал, талантливая дилетантка скоммерческой жилкой.

— Понятно… А как туда попала ее пудреница?

— Я еще точно не знаю, — сказал Дюриэа. —Она, во всяком случае, отрицает, что это ее пудреница. Вообще-то, мы почтиуверены, что она лжет, но у нее алиби до полуночи двадцать четвертого. А ведьиз результатов вскрытия известно, что Прессман был убит самое позднее водиннадцать вечера. Это автоматически исключает ее из числа подозреваемых, но,черт возьми, мне это не по душе!

— Что ты имеешь в виду?

— Да все эти женщины в жизни Прессмана. Что-то тут нетак.

— Ну а почему бы и нет?

— Насколько я понял, он не принадлежал к этому типумужчин.

— Не говори глупости, Френк. Все мужчины принадлежат к“этому типу”, стоит только хорошенькой женщине поманить их пальцем.

— В том-то и дело, — перебил ее Дюриэа. —Его, похоже, не особенно привлекали красивые женщины. Он был хладнокровным,суровым, эгоистичным человеком, и вся его жизнь починялась одной-единственнойцели — достижению еще большего имущества.

— Может быть, в его характере были еще какие-то черты,которые были неизвестны даже близким ему людям?

— Очень возможно, — согласился Дюриэа, — но вэтом случае выходит, это было что-то, что просыпалось в нем крайне редко иснова исчезало, как только он добивался своей цели.

— Френк, — задумчиво сказала Милдред, — тебенадо бросить это дело.

— Почему?

— Ты постепенно превращаешься в циника. Такоевпечатление, что я разговариваю со стариком, а ведь ты совсем еще молодойчеловек.