— Ты ведь сейчас расследуешь дело об убийствеПрессмана, — сказала она. — Поэтому-то тебя совершенно не волнует,чем там занят Грэмпс.

— Ну, — неуверенно, сказал он, — мы ведьделаем кое-какие успехи.

— И кроме этого, тебе отлично удается держать меня вневедении.

— Да нет же, ты ошибаешься. Милдред присела на ручкуего кресла.

— Коржи, — с чувством сказала она, — ужесейчас можно ставить в печь. Если этого долго не делать, они станут невкусными.А затем я еще слегка присыплю их сахаром и, когда обед уже будет подходить кконцу, поставлю их в хорошо подогретую духовку и испеку специально для того,чтобы сделать земляничный торт. А земляника, уже помятая и протертая с сахаром,лежит, между прочим, в холодильнике. А еще там же стоит приготовленная большаямиска со сладкими взбитыми сливками… И я представляю это так: вытащу из горячейдуховки пышущий жаром нежный, пухлый корж, положу на него большой кусок масла,а сверху — слой мелко натертых подслащенных ягод, чтобы земляничный сиропсмешался с горячим растопленным маслом и пропитал пирог насквозь. Затем яположу сверху еще один горячий корж, а на него положу еще ягод, все это покроютолстым слоем взбитых сливок и принесу его сюда, нам на десерт. Но если тыпо-прежнему будешь морочить мне голову, то на пирог у меня не останетсявремени.

Окружной прокурор сделал вид, будто утирает ладонью рот.

— Женщина, — возмущенно заявил он, — тызаставляешь мои слюнные железы работать с такой интенсивностью, что я вот-вотзахлебнусь. Отправляйся-ка на кухню и займись своим земляничным пирогом, а я сГрэмпсом Виггинсом сам разберусь.

— Нет уж, — сказала она. — С места несдвинусь до тех пор, пока ты мне все не расскажешь, и со всеми подробностями,будь так добр. Не надейся, что я позволю своему мужу расследовать дело обубийстве и держать все при себе.

— Но мы еще не закончили это дело. Нам еще нужно многоевыяснить.

— Хватит спорить. Давай рассказывай, что ты знаешь.

— Прекрати немедленно, — расхохотался Дюриэа.

— Ну вот еще! Это во мне бродит кровь Виггинсов. Во мнесейчас говорит Грэмпс и будит самые худшие инстинкты. Я уже почти стала Дюриэа,а теперь вдруг на поверхности появился этот ужасный Виггинс. Но тут уж ничегоне поделаешь. Нет информации — нет земляничного пирога!

— Хорошо, — сдался Дюриэа. — Я все теберасскажу.

— И пожалуйста, все без утайки. Дюриэа тяжело вздохнул.

— Начнем с оружия. Существует огромное количествометодов и способов трассирования оружия, хотя я лично не вижу никакого смыслаобъяснять их даже такому увлеченному своей страстью любителю, как твой дед.

— Почему?

— О, видишь ли, он не признает никакой долгой,кропотливой, рутинной работы, даже если она и ведет к успеху. Ему нужен горячийслед, чтобы бежать по нему, как гончая.

— Я тебя поняла. Ты имеешь в виду то, как лежалревольвер в руке убитого?

— Вот именно.

— Ну, так что там с револьвером?

— Это довольно старый револьвер, — продолжалДюриэа. — Он был изготовлен двадцать семь лет назад. Его сначала купилторговец оружием в Батте, штат Монтана. Затем продал его торговцу скотом,который уже умер к настоящему времени. Мы связались с вдовой этого человека.Она вспомнила, что у него действительно был такой револьвер и он им страшногордился. Затем, она сказала, тот продал его какому-то франту из Калифорнии.Его фамилию она не смогла вспомнить.

Мы затем начали проводить расследование в том направлении,что, может быть, кто-то из людей, связанных с этим делом, мог иметь какие-тосвязи с покойным торговцем скотом.

— Ну, — поторопила мужа Милдред, ее глаза так исверкали от любопытства, — и что же выяснили?

От удивления у Дюриэа высоко полезли вверх брови.

— Ты сейчас точь-в-точь Грэмпс, только еще хуже, —заявил он.

— Но это ведь все так невероятно интересно, Френк.

— А ты лучше подумай о том, сколько пришлось побегать,прежде чем мы все это узнали, — посоветовал он.

— Хорошо, пусть будет так, но ответь мне поскорее: чтовам удалось узнать?

— Мы узнали, — продолжал он, — что ПеллменБакстер из Лос-Анджелеса имел ранчо неподалеку и что Пелли Бакстер был одним изближайших приятелей Прессмана. Естественно, мы заинтересовались Бакстером.

— И когда же он жил на этом ранчо?

— Лет пять назад.

— И как давно умер этот торговец скотом?

— Уже года три… Вот так оно и бывает. Вдова этого торговцавспомнила фамилию Бакстер, когда мы, как будто случайно, упомянули ее, онамногое вспомнила о Пелли Бакстере и, кстати, вспомнила, что именно он купилревольвер.

— И что потом?

— Тогда мы отправились к Бакстеру. Он вспомнил этотревольвер, но сказал, что купил его для приятеля.

— И кто же этот приятель?

— Прессман.

— То есть он отдал револьвер Прессману?

— Да. Он говорит, что ему было известно, что Прессманмечтает об оружии именно такого типа, и поэтому он отдал револьвер ему, кактолько приехал из Монтаны, а потом совершенно позабыл об этом, попростувыбросил этот факт из головы и припомнил только тогда, когда мы его об этомспросили… Похоже, что Бакстер вообще коллекционирует оружие, чего только у негонет: револьверы, ружья, пистолеты, и древние, и современные, и все эторазвешано по стенам от спальни до библиотеки — фактически весь его дом заполненоружием.

— А он женат? — спросила Милдред. Дюриэарассмеялся.

— А какое это имеет отношение к делу?

— Ну, я не знаю. Я просто спросила. Ты упомянул егоквартиру.

— Нет, — ответил Дюриэа, — он не женат. Онстарый холостяк, увлекается спортом. У него дом, в котором он может предаватьсясвоим хобби, говорит, что это потому, что он терпеть не может, когда емумешают, и поэтому же и не выносит наемные квартиры.

— А как ты считаешь, это действительно былосамоубийство?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Но ведь это был револьвер Прессмана? Дюриэаулыбнулся.

— Мы уже в самом начале отбросили версию самоубийства.

— Но послушай, если он был застрелен из своего собственногоревольвера…

— А это, — подхватил Дюриэа, — подводит нас кочень интересному вопросу. Мы ведь допросили и миссис Прессман. Ей сейчас околотридцати. А ему было уже за пятьдесят. Женаты они были уже лет пять. Вся егожизнь была безраздельно отдана бизнесу. Можешь себе представить, как к этомуотносилась его жена, которая ко всему,еще была моложе его на добрых двадцатьлет.