— Старый, добрый коктейль, — задумчиво сказалДюриэа. — Может сгладит все, что угодно. Так-то вот, Грэмпс. Ну-ка,смешайте-ка мне еще один.

— Ну и в чем состоит твоя версия? — спросилМилдред у Грэмпса. — Что-то мне подсказывает, что это все довольносерьезно.

— Ну, как тебе сказать, — откликнулсяГрэмпс. — Хотелось бы рассказать вам кое-что. Короче говоря, мне удалосьнайти газету, из которой вырезались заголовки и наклеивались в предсмертнуюзаписку.

До Милдред донеслось громкое звяканье, и, обернувшись, онаувидела вывалившуюся из рук Френка десертную ложку. Вся его веселость мигом слетелас него. Он снова стал хладнокровным, собранным и даже, как показалось Милдред,совершенно трезвым.

— Что вы нашли? — спросил он.

— Я нашел газету, — подтвердил Грэмпс.

— Где вы ее нашли?

— А, это довольно забавная история. Но ты долженпообещать, что не съешь меня, Френк, если я тебе все расскажу.

— Где, черт возьми, вы ее нашли?

— Ну, — начал Грэмпс, — я… Подождите минутку,ребята. Давайте все-таки пообедаем спокойно. Не стоит путать приятное сполезным. Все остынет и..

— Где вы нашли газету? — жестко повторил Дюриэа.

— Ну, как хочешь, — сдался Грэмпс. — Я зашелв контору Прессмана, хотел поболтать с его секретаршей.

— И для чего вам это понадобилось? — зловещепоинтересовался Дюриэа.

— Да просто хотелось побольше узнать об этомПрессмане, — объяснил Грэмпс. — Хотелось выяснить, может быть, у негобыло обыкновение снимать хибару где-то на стороне.

— Продолжайте, — спокойно сказал Дюриэа.

— Ну вот, — сказал Грэмпс, — а в это времякто-то зашел к мисс Грейвен, и я, если можно так сказать, просто слонялся поофису. Этот парень, Стэнвуд, которого ты допрашивал у себя вчера вечером… Ты жезнаешь, он работал на Прессмана.

— Я жду, — холодно сказал Дюриэа, — что вывсе-таки объясните нам, где вы нашли эту газету.

— Ну, так ведь я же тебе говорю, — сказал Грэмпстоном малыша, пытающегося объяснить, как это камень вдруг вырвался у него изрук и вдребезги разнес окно. — Я в это время заглянул в кабинет Стэнвуда итам увидел эту газету, она валялась у него на столе. Она была за двадцатьчетвертое число. Чисто случайно я бросил на нее взгляд и обратил внимание назаголовки. Мне показалось, что я где-то видел что-то похожее, а потом мнепришла на память та самая записка. Тогда я стал разглядывать ее болеевнимательно и обнаружил, что там были те же самые фразы, которые мы прочитали втой предсмертной записке. То есть я хочу сказать, что они были вырезаны изтакой же газеты за то же самое число… Итак, газета вышла двадцать четвертогочисла, это лос-анджелесская вечерняя газета. В Петри она могла быть доставленане раньше восьми вечера. Может быть, даже немного позже… Вот так-то, сынок, атеперь поломай над этим голову.

— Не собираюсь ни над чем ломать голову, — снотками металла в голосе заявил Дюриэа, — последний раз спрашиваю, где вывзяли газету, из которой были вырезаны слова?

— Не-а, — протянул Грэмпс. — Ни словечка тыот меня не услышишь, пока я не наемся до отвала. Милдред старалась, готовиланам всю эту вкуснятину, и если ты не хочешь есть, то, по крайней мере, имейсовесть и дай поесть другим, и уж во всяком случае не стоит такперевозбуждаться на пустой желудок. Господи ты Боже мой! Да если бы я знал, чтоты так будешь психовать, никогда бы в жизни не рассказывал тебе об этом дообеда… Милдред, не возражаешь, если я съем еще пончиков, пока они еще горячие?

Грэмпс вылез из-за стола, спокойно выбрал три пончика сзастеленного салфеткой блюда, положил на каждый по большому куску масла и далему растаять.

— Так только и можно их есть, — провозгласилон. — Необходимо подождать, чтобы масло растаяло и насквозь пропиталопончик.

Милдред кивнула мужу.

— Оставь его в покое, Френк. Давай обедать. Я уже стораз видела, как Грэмпс становится в позу. Его можно сдвинуть только динамитом.

Дюриэа промолчал, но просидел весь обед с мрачным,неприступным лицом, открывал рот только для того, чтобы положить туда очереднойкусок. Не сводившая с него глаз Милдред внезапно вспомнила о проделанных еюманипуляциях с телефоном и, извинившись, встала из-за стола, чтобы вернутьтрубку на место.

Когда Грэмпс покончил с пончиками с маслом, жаренымицыплятами с пюре и деревенским соусом, он с удовлетворенным вздохом отставил всторону тарелку и сказал с надеждой в голосе:

— Только не говори мне, что ты еще и десертприготовила.

— А как же? Земляничный пирог, — объявила Милдред.

Грэмпс через стол бросил взгляд на Френка Дюриэа.

— Ну, сынок, что я говорил? Эта девчонка — настоящаяВиггинс. Какая из нее вышла стряпуха!

Сохраняя непримиримое молчание, Дюриэа проигнорировал и этислова Грэмпса. Наконец Грэмпс не выдержал:

— Да ну же, мальчик мой, не надо так себя вести! Необращай внимания и лучше отдай должное этому замечательному кулинарномушедевру, потому что что-то подсказывает мне, что стоит мне только рассказатьтебе все, что я разузнал, и ты тут же установишь прямую связь со своейконторой.

В разговор неожиданно вмешалась Милдред:

— Послушай, Френк, ты, конечно, можешь доверять ему,если хочешь, но он моя собственная кровь и плоть, и я знаю его, как самоё себя.И я бы на твоем месте этого не делала.

Непримиримым тоном Дюриэа заявил:

— Грэмпс, если вы будете совать свой длинный нос в эторасследование, вы поплатитесь собственной шкурой, и очень скоро. И я за васходатайствовать не буду, и не надейтесь!

— Ходатайствовать за меня! — возмущенно воскликнулГрэмпс. — Будем надеяться, что тебе не придется приносить эту жертву. Вжизни никто никогда не ходатайствовал за меня, и я думаю, что этого никогда неслучится.

— Брось храбриться, Грэмпс, — сказалаМилдред. — Ты уже на пороге к суду. Ведь мой муж серьезно относится к своимобязанностям.

— Пусть, пусть отправляют меня в суд, еслисмогут! — воскликнул Грэмпс, а потом с усмешкой добавил: — Вот мой девиз.А где, кстати, земляничный пирог?

Грэмпс помог Милдред убрать со стола. Она принесла десерт, итолько когда от пирога, кроме крошек, ничего не осталось, Грэмпс отодвинул своютарелку, вытащил из кармана старую вересковую трубку и обратился к Дюриэа:

— Ну, малыш, так вот тогда я сказал себе: “Предположим,тебе нужно вырезать из газеты заголовки и наклеить их на лист бумаги так, чтобыполучилось нечто, похожее на предсмертную записку. Газета, из которой они будутвырезаны, это — огромная опасность для тебя, это самая главная улика. Конечно,избавиться от нее очень просто, но, предположим, что кому-то придет в головупорыться в кипе накопившихся газет и он обнаружит, что не хватает газеты задвадцать четвертое число. И это тоже опасно, это тоже улика. Поэтому я ипринялся осматривать все вокруг.