она надеялась, – что он убьет Марью сразу. Но вместо этого снова услышала его голос:

– Последнее слово?

Моревна рассмеялась.

– А знаешь, – неожиданно серьезно произнесла она. – Я счастлива, что это будешь ты. Что именно ты даруешь мне покой.

– Что-то еще?

– Не хочешь на прощанье меня поце…

Но Кощей не дал ей закончить.

Эпилог. Сейчас

– Ты жалеешь, что убил ее?

Василиса с Кощеем стояли на тропе посреди Леса и смотрели на новорожденный папоротник. С момента, когда голова Марьи ударилась о землю, прошло уже почти четыре часа. Но Василисе казалось, что она помнит их поминутно.

Стоило мечу завершить круг, и Кощей метнулся к Василисе, убедился, что с ней все в порядке, а потом долго молча складывал погребальный костер и на рассвете предал тело Моревны огню. И каждый раз, когда бы Василиса ни бросила взгляд на мужа, она видела вокруг него изморозь. Но она знала, что сейчас он не примет от нее поддержки, а просто смотреть на это было невыносимо, поэтому она сосредоточилась на лечении Сокола, которому помощь точно требовалась немедленно. Сила в ней только крепла, и ей было легко и радостно врачевать. И смотреть на Финиста было приятно. Его душа выглядела как большая, сотканная из света птица с гордым и непокорным взглядом. На правую ее лапу была повязана алая лента, мудрено расшитая серебряными нитями. Василиса вгляделась в узор, но смысл вышивки ускользал от нее, хотя и казался смутно знакомым. Конец ленты терялся, растворяясь в воздухе, но она ни на секунду не усомнилась в том, к кому он ведет. А вот ко второй ноге птицы была прикована толстая, уродливая цепь. Впрочем, личность того, кто за нее дергал, тоже была ей очевидна.

– Я не знаю, как просить прощения, – сказала Василиса Финисту, когда все было закончено. – Мы так виноваты перед тобой.

– Не ты, – вздохнул он.

– Я тоже, – ответила Василиса, и по тому, как Сокол прищурился, глядя на нее, поняла, что он обо всем догадался.

– Настя рассказала? – спросил он.

Василиса кивнула.

– Она злится на меня, да? – вздохнул Финист. – Я должен был придумать что-то еще или не соглашаться с тем, чтобы она пошла со мной сюда…

– Вообще-то она во всем винит себя и уверена, что ты тоже ее винишь, – ответила Василиса.

Сокол потрясенно воззрился на нее, но в этот момент на поляне появился Баюн – Василисе он виделся большой грозовой тучей, – и разговор пришлось прервать. Баюн шипел и плевался, пока осматривал Финиста, ни слова не сказал Кощею, а ее саму удостоил одним-единственным взглядом – впрочем, крайне пристальным. И уже после того, как от тела Марьи остался лишь пепел, поинтересовался, сможет ли Василиса вернуть цветок в Лес. Попытался сделать это как бы между прочим, но она услышала в его словах скрытый смысл. Баюн хотел знать, сможет ли она отказаться от обретенной силы, которая не покинула ее даже с рассветом.

Скажи Василиса, что это решение было легким, она бы соврала. Но оно было правильным.

– Пойдешь со мной, чтобы убедиться? – спросила она Баюна.

– Я тебе верю, – ответил Баюн. – И потом, ты себя в зеркале видела? Думаю, если сила останется при тебе, мы все это заметим.

Василиса взглянула на свои руки: они словно подсвечивались изнутри. И кажется, выглядели куда моложе, чем обычно.

Лес бросил под ноги Василисы тропу с такой готовностью, словно ждал этого много лет. Достаточно было просто пожелать и обернуться, чтобы увидеть ее. И Василиса поняла: все эти годы она боялась зря. Лес бы не стал удерживать ее. Он был лишь отражением ее собственных желаний. Но при этом любил ее и скучал по ней так же, как сама она скучала по нему. Василиса взяла Кощея за руку, и муж послушно побрел за ней. Они шли по тропе, и она чувствовала себя так, будто вернулась в отчий дом. Здесь легче дышалось – и все равно не получалось надышаться. И все вокруг было таким знакомым и родным, что Василису одновременно обуревали нежность и тоска по этому месту.

Да, она была дома.

Наконец они дошли до зарослей папоротника. Василиса положила цветок на землю, он пожух и высох, рассыпался в труху, а на его месте пробился росток и тут же пустил побеги, развернул листья, превращаясь в зрелое растение.

Стоило положить цветок на землю, как сила ушла, и без нее Василиса почувствовала себя осиротевшей и пустой. Она была рада, что это произошло в Лесу. Сейчас ей нужна была поддержка родного места. В груди снова заныло, но здесь Василисе показалось, что она вполне сможет справиться с этим и сама.

И она задала мужу свой вопрос, потому что он был слишком важен для нее и сделать это здесь и сейчас было не так страшно. Возможно, дома она не решилась бы на него никогда.

– Я жалею, что именно я убил ее, – сипло ответил Кощей. – До последнего надеялся, что это сделает Сокол, хотя и понимаю, что это было малодушно.

Кощей сошел с тропы и сел на поваленное дерево. Похлопал ладонью рядом с собой – мол, садись, в ногах правды нет. Василиса неуверенно подошла к нему, опустилась рядом.

– Я видел в ней себя, – признался Кощей. – Все самое темное… Я не уверен, что вправе был судить ее. Я ничем от нее не отличаюсь.

Очень хотелось возразить, но Василиса заставила себя молча дождаться продолжения.

– Наверное, я все еще чувствую ответственность за нее. Она была моей женой. Раньше я думал, что, возможно, это я что-то сделал не так. И еще я ей благодарен. Если бы не она, неизвестно, где бы я сейчас был и что делал. – Кощей мрачно усмехнулся. – Больше не пойду с тобой сюда. Странное место, здесь так и хочется говорить…

– Тебе это нужно, – аккуратно заметила Василиса.

– Да, наверное, – вздохнул Кощей. – Возможно, мне жаль ее. Она могла прожить совсем другую жизнь. В том числе если бы не встретила меня. Если бы не помешалась на идее бессмертия.

Кощей поднял с земли ветку, поворошил траву. Несколько кузнечиков метнулись в стороны. Какой-то жук деловито полз по своим делам, сверкая на солнце черной спинкой. Потом вдруг ни с того ни с сего расправил крылья и взмыл в воздух.

– Их было двое, – снова заговорил Кощей. – Марья и ее брат. Они были детьми князя. Все делали вместе: учились ходить, говорить, а после держать меч в руках, сражаться, править. Отец ее ни в чем не ограничивал. А потом соседский князь решил расширить свои земли и пошел на них войной. Отец Марьи был уже стар, поэтому ее брат собрал дружину и отправился на поле брани. Она ждала вестей. Их не было.

Кощей приподнял веткой упавший лист березы, и из-под него юркнула в траву серебристая ящерка.

– Но спустя время князь объявился на границе. Он грабил и сжигал деревни, и делал все это, помахивая головой ее брата, насаженной на кол. Многие становятся темными сознательно. Позволяешь себе сначала одно, потом другое, а потом и вовсе не видишь смысла держать себя в рамках. Но у некоторых в жизни был свой спусковой крючок. Точка, когда они, не задумываясь, обратились к тьме, потому что не смогли иначе, когда позволили ей поглотить себя, чтобы спастись. Это был ее. Марья заново собрала дружину. Сама отправилась на границу. И убила князя. Он не ожидал встретить соперника в лице девицы, которой едва исполнилось семнадцать. И уж тем более не ожидал встретить ведьму. После этого Марья вернулась домой, села на отцовский трон и стала править. А голову своего заклятого врага наколола на копье и выставила над воротами на всеобщее обозрение. Но это не утолило ее боли и ненависти, она жалела, что просто убила, а не оставила в живых, не взяла в плен, не заставила его мучиться за каждый день, что не прожил ее брат. Она стала оттачивать свое мастерство, копить силы, утверждая, что иначе не сможет защитить свои земли и своих подданных. На самом же деле, я думаю, она хотела защитить себя, не допустить, чтобы ей еще раз пришлось пережить настолько страшную боль. Ради этого она избавилась от всего светлого в себе: любви, сострадания… – Кощей помолчал, потом добавил: – Это не оправдывает ее. Ни в коем случае. В конце концов, каждый сам выбирает свой путь.

– Это она тебе рассказала? – тихо спросила Василиса.

Кощей качнул головой.

– Нет. Она вообще про себя ничего не рассказывала.