Колли морщится.

— Он едва стоит на ногах. Я бы с ним даже в кино не пошел,не то что в лес. Но если вы серьезно.., мистер Эмес, так?

— Лучше Стив. Да, серьезно.

— Хорошо. Давайте спросим у Дока, не найдется ли у него вподвале пары ружей. Готов спорить, что ружья найдутся.

Пригнувшись, они пересекают холл. Синтия уже поворачивается,чтобы последовать за ними, но краем глаза ловит какое-то движение. Вновьвыглядывает на улицу. Удивление уступает место отвращению, и Синтия подноситруку ко рту, чтобы заглушить крик. Сначала она думает о том, чтобы позватьмужчин, но потом отказывается от этой мысли. Что это изменит?

Стервятник (должно быть, это именно стервятник, хотя живогостервятника Синтия никогда не видела, только в книжке или в кино) возникает издыма, поднимающегося над остатками дома Хобарта, и планирует на мостовую рядомс телом Мэри Джексон. Отвратительная лысая шея, неуклюжие движения. Онподбирается к трупу, оглядывает его, словно выбирая самое вкусненькое, затемнаклоняет голову и клювом отщипывает большую часть носа женщины.

Синтия закрывает глаза, пытаясь убедить себя, что это сон,всего лишь сон. Как же ей хочется в это поверить.

Из дневника Одри Уайлер:

19 июня 1995 г.

Сегодня вечером я испугалась. Очень испугалась. В последнеевремя с Сетом проблем не было, но внезапно все изменилось.

Поначалу мы не понимали, что случилось: Херб удивлялся неменьше моего. Мы втроем пошли есть мороженое в “Милли” на площади. Поход этот —часть нашего обычного субботнего ритуала, если Сет ведет себя хорошо (то естьесли Сет — это Сет), и он нас только радовал. А вот по возвращении, когда мысвернули на подъездную дорожку, он начал нюхать воздух, как он это иногдаделает: поднимает голову и втягивает воздух, словно собака! Мне это ужасно непо нутру, да и Хербу тоже. Наверное, фермеры испытывают те же чувства, когда порадио сообщают о приближении торнадо. Я читала, что родители эпилептиковподмечают у своих детей некие признаки, указывающие на скорый припадок:яростное почесывание головы, обильное потовыделение, даже ковыряние в носу. УСета это нюхание воздуха. Только речь идет не об эпилептическом припадке. Такойприпадок я бы сочла за счастье.

Херб спросил его, в чем дело, как только увидел, что делаетСет, но ничего от него не добился, ни единого слова. С таким же результатомзакончилась и моя попытка. Сет ничего не говорил, только нюхал и нюхал воздух.А как только мы вылезли из машины, он зашагал как страус, не сгибая ног.Прогулялся к песочнице, поднялся в свою комнату, спустился в подвал, и все этов зловещем молчании. Какое-то время Херб следовал за ним, спрашивая, в чемдело, потом сдался. Когда я разгружала посудомоечную машину, Херб вошел вкухню, размахивая религиозным буклетом, который сунули в ящик для молока удвери черного хода. “Аллилуйя! Да здравствует Иисус!” — воскликнул он. Херб такмил, все время пытается развеселить меня, хотя, я знаю, ему очень нелегко. Онстал таким бледным, меня пугает, что он быстро худеет. Началось это где-то вянваре. Херб потерял фунтов тридцать. Когда я спрашиваю его об этом, он лишьотмахиваться.

Так или иначе, буклет — обычная баптистская галиматья. Напервой странице изображение мучающегося человека. Язык высунут, по лицуструится пот, глаза закатились. Наверху надпись: “Представьте себе — тысячу летбез глотка воды!” Под картинкой другая: “Добро пожаловать в ад!” Я взглянула напоследнюю страницу. Все так, баптистская церковь завета Сиона. Послание отСтарейшины. “Посмотри, — говорит Херб, — это мой папашка до того, какпричешется поутру”.

Я хотела рассмеяться, я знаю, Херб счастлив, когда смеюсь,но не смогла! Я чувствовала, что Сет вокруг нас, буквально ощущала егоприсутствие. Так случается при приближении грозы.

И тут Сет появился на кухне, хмурясь, как бывает всегда,когда происходит некое событие, которое не предусматривалось его долгосрочнымипланами. Только на кухню вошел не он, совсем не он. Сет — милейший, добрейший,замечательный ребенок. Но в нем живет и другая личность, проявляющаяся все чащеи чаще. Та, которая вышагивает на негнущихся ногах. Та, что нюхает воздух, каксобака.

Херб вновь спросил Сета, что случилось, что у него на уме, итут внезапно он, я про Херба, поднимает руку и хватает себя за нижнюю губу.Оттягивает ее и начинает крутить. Появляется кровь. На глазах у Херба выступаютслезы, сами глаза от боли вылезают из орбит. При этом Сет, хмурясь, все смотритна него, как бы говоря: “Я сделаю все, что захочу, и вы не сможете меняостановить”. Мы и не можем, но мне кажется, что иногда Сету это по силам.

— Перестань заставлять его это делать! — кричу я. —Перестань немедленно!

Когда тот, другой, не Сет, выходит из себя, его глаза изкарих становятся черными. Такими вот глазами он смотрит на меня, и мгновенномоя рука взлетает вверх, и я бью себя по щеке. Так сильно, что начинаетслезиться глаз.

— Заставь его остановиться, Сет, — говорю я. — Этонесправедливо. Если что-то и не так, то мы тут ни при чем. Мы даже не знаем,что произошло.

Поначалу никакой реакции. Тот же черный взгляд. Моя рукавновь поднимается, а затем что-то в глазах Сета меняется. Ненамного, но меняется.Моя рука падает, а Сет поворачивается к раковине, к полкам над ней, на которыхмы держим чашки и стаканы. А на верхней — мамин подарок, хрустальные бокалы,которые я ставлю на стол только по праздникам. Они стояли на верхней полке,пока Сет не посмотрел на них, потому что в следующее мгновение бокалыразлетелись на мелкие осколки, один за другим, словно тарелочки, по которымпалят на стрельбище. Когда они разлетелись, все одиннадцать, Сет повернулся комне с мерзкой улыбкой, какая бывает у него, если ты скажешь или сделаешь что-топоперек, а он тебе за это отомстит. Глаза его по-прежнему черные и какие-??о??чень уж старые для такого юного личика.

Я заплакала. Ничего не могла с собой поделать, назвала егоплохим мальчиком и велела уйти. Улыбка исчезла. Сет не любит, когда ему велятчто-то делать. Я решила, что сейчас мои руки вновь начнут бить меня, но тутХерб встал между нами и сказал то же самое, уйди, мол, и успокойся, а потомвозвращайся, и тогда мы попытаемся тебе помочь.

Сет ушел, но еще до того, как он пересек гостиную, я поняла,что другой или потерял, или теряет контроль над его телом. Потому что походкатеперь у него была другая, не как у страуса (Херб называет эту походку “а-ляРути-робот”). Сет поднялся по лестнице, и вскоре мы услышали, как он плачет всвоей комнате.

Херб помог мне собрать осколки, а я продолжала реветь. Хербне пытался успокоить меня или развеселить какой-нибудь шуткой. Иногда онпроявляет удивительную мудрость Когда мы все убрали (ни один из нас непорезался, это похоже на чудо), Херб сказал, что Сет, должно быть, что-топотерял. Я ответила, что никакой он не Шерлок Холмс, но тут же пожалела о своихсловах, обняла Херба, извинилась и сказала, что не хотела его обидеть. Хербзаверил меня, что он в этом и не сомневается, затем взял этот глупыйбаптистский буклет и написал на нем: “Что будем делать?”