спящее сознание, переплетая сон и реальность. Девушка увидела, как Сойку гонится за ней и хватает её за лодыжку. Чудовище тянуло её к себе, подминая под волосатое брюхо. Когти рвали её кожу на лоскуты, а в воздухе повис запах пионов, багульника и крови.

Она закричала и почувствовала, что кто-то обнимает её, выдирая из лап демоницы.

– Юкия, очнись.

Возвращаясь в сознание, девушка ощущала боль всё отчётливее. Она была благодарна Катаси: лучше понимать, что с тобой происходит, и терпеть муку в реальности, чем видеть кошмары, не осознавая, что это только сон.

По лицу её катились слёзы. Она пыталась больше не кричать, у неё почти получилось. Катаси вложил что-то в её рот. Она закусила предмет зубами, и, как ни странно, это помогло молчать. Ей было стыдно за свою слабость.

Час крысы длился так же долго и закончился так же внезапно. Боль отступила, но тело её не оправилось. Его лихорадило, девушку знобило так сильно, что стучали зубы. Она была в сознании и всё же с трудом понимала, сон это или явь. Так длилось ещё какое-то время, прежде чем она, измученная и заплаканная, погрузилась в сон без сновидений.

Позже она даже будет сомневаться: правда ли Катаси так и продолжал обнимать её и гладить по волосам, словно ребёнка?

Катаси

Катаси смотрел, как Юкия пытается расчесать пальцами спутавшиеся волосы. Они, выбившиеся из аккуратной причёски, теперь наводили на мысли о гравюрах с актёрами театра кабуки, которые изображали обезумевших богов.

Это был второй день их пути и второй привал. Катаси торопился, и девушка безропотно следовала за ним, не возражая и не жалуясь. Он понимал, что она устала. Он и сам чувствовал себя ослабевшим. Только становилось всё холоднее, потому художник страшился предстоящей ночи: вдруг именно сегодня ударят первые морозы? Как тогда они сумеют пережить их без крова?

Если повезёт и они не будут задерживаться в пути, уже завтра утром Катаси и Юкия сумеют достичь водоворота. Как войти в город духов двум живым людям – это был вопрос, но Катаси полагал, что, добравшись до места, возможно, он поймёт, что делать. В легендах ведь упоминались случаи, когда смертные входили в обитель потустороннего и уходили оттуда невредимыми. Так или иначе, Катаси не собирался отступать или показывать свои сомнения девушке.

Она и без того была напугана, он знал это. Пусть Юкия не показывала этого всеми силами, ей было страшно.

В эту ночь боль в час крысы мучила её сильнее. Катаси был в этом уверен, хотя и не решился спросить девушку напрямую. Он не мог сказать наверняка, ответила бы она на такой вопрос честно. Так какой был бы в нём смысл?

Он грел на костре воду из реки, в очередной раз радуясь тому, что мыши оказались предусмотрительными и вороватыми созданиями. Страшно подумать, что бы было с ними без тёплой одежды, обуви и сумки с вещами, которую Катаси теперь нёс на своих плечах. Пусть она была достаточно тяжёлой, всё-таки с ней было лучше, чем без неё.

Он продолжал украдкой смотреть на Юкию, когда девушка замерла, отвлёкшись от своего занятия. Она сидела теперь почти неподвижно, задрав голову, устремив взор навстречу молочно-белому небу.

Вдруг она часто заморгала.

– Катаси, снег пошёл: на моё лицо упала снежинка!

Девушка рассмеялась, точно дитя, но Катаси, опасения которого подтвердились, не нашёл в себе силы даже улыбнуться.

– Нам это не на руку, Юкия, – сказал он. – Значит, ночь будет ещё холоднее.

Она перестала смеяться, но продолжала улыбаться. Девушка посмотрела на него. Встретившись с её тёплым, полным радости взглядом, Катаси позабыл, как дышать.

– Ты не понимаешь, – сказала Юкия. – Первый снег, а я всё ещё жива!

Слова смутили его. Больше он не жаловался на непогоду.

Они пообедали молча сушёной рыбой и черносливом, запивая их тёплой водой, согретой над пламенем костра. Он заметил, что пальцы девушки покраснели от холода, когда передавал ей чашку горячей воды. Она продолжала улыбаться, пока они в молчании делили трапезу, а когда настало время собираться, её движения странным образом стали лёгкими, будто бы она отдыхала целый день до этого, а теперь вышла на приятную прогулку в саду.

– Первый снег и правда столько значит для тебя? – спросил он, когда они вновь тронулись в путь.

– Волшебные кости указывали именно на это время, – ответила она.

По спине Катаси пробежал холодок. Дело было вовсе не в усиливающемся снегопаде, укрывавшем ажурным полотном рыжую листву под ногами. Он осознал в этот миг, что Юкия была приговорена к казни в тот день, когда выпадет первый снег. Он осознал, что в этом тонком девичьем теле с покрасневшими от холода руками таится огромное мужество. Катаси совсем не был уверен, что сам бы сумел жить столько лет, зная о подобном, и не сломаться. Сейчас она искренне радовалась снежинкам, появления которых, должно быть, прежде ждала с ужасом.

Девушка принялась напевать какую-то незнакомую Катаси песню. Её голос был звонким и совсем не таким, как прежде. Когда она пела в своей комнате на чердаке дома, её голос был тоскливым и плавным. Когда она пела в саду Сойку по её велению, он был полон покорности, красоты и, как понимал Катаси теперь, отчаяния. Сейчас весёлая мелодия, срывавшаяся с губ уставшей девушки, наполняла его сердце чувством лёгкости. Должно быть, так звучала её свобода.

Идти стало проще. Когда закончилась эта песня, девушка запела ещё одну. На этот раз Катаси знал её: такую пели его сёстры, когда провожали самую старшую в день свадьбы. Он удивился было, что девушка знает её, но вместо того, чтобы спросить откуда, начал тихонько ей подпевать.

Так они шли ещё долго. Снегопад прекратился, но снег не успел растаять до вечера.

Снежное полотно было совсем тонким. Через него то там, то тут можно было увидеть всполох упавшего кленового листа или зелень не успевшей пожелтеть травы. В какой-то момент они увидели цаплю, взлетающую из прибрежных камышей совсем близко. Катаси посчитал это добрым знаком.

Несмотря на это, когда небо стало темнеть, тревога напомнила о себе. Вечер был не настолько холодным, как он опасался, а река всё так же шепталась подле них. Холода было недостаточно даже для того, чтобы ледок образовался у самого берега, не говоря уже о том, чтобы сковать реку льдом, как предрекал дух ласточки.

Тем не менее дыхание, срывавшееся с их губ, обращалось облачками пара в вечернем воздухе. Юкия же давно перестала петь, сжимая челюсти. Она дрожала от холода и