Камчатки не успели доехать – царица развернула их в тот же Ярославль, а вскоре освободила, восстановила на службе с прежними чинами.

На радостях Елизавета хотела быть великодушной и с Анной Леопольдовной. 28 ноября постановила просто выслать ее из России с мужем и детьми. Сопровождать назначила Василия Салтыкова. Для каких-то важных дел старичок уже не годился, а для такой миссии – как раз представительная фигура. Царица предписала ему как можно быстрее довезти семью до границы и отправить в Германию. Но кто-то из советников почти сразу остерег, что решение опрометчивое. Анне Леопольдовне и Антону Ульриху приходились родственниками австрийская Мария Терезия, прусский и датский короли. Младенец Иван уже и императором был, ему с матерью присягу приносили. Как бы их не использовали иностранцы. Елизавета стала колебаться, обдумывать. Салтыкова догнал курьер с новой инструкцией: «из-за некоторых» обстоятельств ехать как можно тише. Подолгу «отдыхать» на каждой станции.

Зато на своих персональных врагах императрица отыгралась. Миних организовывал слежку за ней, постоянно доносил. Головкин советовал упрятать ее в монастырь, Остерман – выдать замуж за «убогого» принца, посмел персидского посла к ней не пустить. Неприятности ей устраивали и Лёвенвольде, брат «Жульки» Карл-Людвиг Менгден. Следствие было коротким, их даже друг от друга не разбирали. И их вражда между собой никого уже не интересовала. Всех «примирили», навешав обвинения, какие только можно. Миниху припомнили даже то, как он при аресте Бирона обманул солдат, что они берут власть для Елизаветы (9 участников его переворота успели стать лейб-компанцами). Остерману поставили в вину, что нарушил завещание Екатерины I и присягу ей, которые сам же сочинил (хотя их нарушила вся страна, и Елизавета через сколько присяг переступила!).

Всех приговорили к четвертованию. Царица обет сдержала, помиловала. Тем не менее 18 января 1742 г. разыграли унизительную процедуру казни. Старик Остерман разболелся уже по-настоящему, его разбила подагра, на эшафот несли на руках. Зато для народа это стало иллюстрацией – вот оно кончается, «немецкое засилье». Все немцы, кроме Головкина. На эшафоте зачитали указ о замене казни пожизненной ссылкой.

Остерман попал в Березов, куда в свое время спровадил Меншикова и Долгоруковых. Головкин за свои советы о монастыре угодил на край света, в Среднеколымск. Его соседом стал Менгден в Нижнеколымске. Лёвенвольде отправился в Соликамск (он дружил с богатейшими промышленниками Строгановыми, которые и взяли его под опеку, устроили наилучшим образом). Миниха с семьей сослали в Пелым, куда он недавно упрятал Бирона. По дороге его обоз встретился с Бироном, возвращенным в Ярославль. Посмотрели друг на друга и не сказали ни слова, разъехались молча.

Вот так завершилась «ноябрьская революция», которую никто заранее не готовил. 23 ноября ее уже не должно было быть, а 25-го она вдруг восторжествовала. Конечно, все можно объяснить цепочкой случайностей. Ограниченность Анны Леопольдовны в сочетании с тупым упрямством. Пустая вражда с дуэтом мужа и Остермана. Расхлябанность гвардии с грубейшими нарушениями службы. Но и на стороне «революционеров» не было никакой реальной силы, толковых руководителей. Несколько проходимцев и тепличных приближенных. Горстка взбунтовавшихся солдат с дисциплиной никак не выше, чем в караулах правительницы. Да и сама Елизавета в деловых качествах ушла от нее недалеко. Однако непредсказуемым образом детали мозаики сложились одна к одной, и она очутилась на троне.

Не слишком ли много случайностей? Логику событий попытался нащупать Миних. Пережив разных государей и государынь, взлеты и падения, он приходил к выводу: «Россия управляется непосредственно Господом Богом – иначе невозможно понять, как она вообще могла бы существовать!» Если следовать этой логике, то все сходится. Елизавета не унаследовала ни талантов отца, ни его трудолюбия. Но кое-что от него усвоила. Православная вера осталась для нее незыблемой основой, без нее Елизавета себя и Россию даже не мыслила. Для перекрещенной лютеранки Анны Леопольдовны православие было чем-то посторонним, за пределами ее интересов и кругозора. И вдобавок она была извращенкой. При этом вознамерилась венчаться на Царство, стать Помазанницей Божьей. До церемонии с таинством миропомазания, в котором власть монарха освящается от Бога, было всего 12 дней. Но церемония не состоялась. Разве это случайность?

Глава 15. На троне – первые успехи

Приезд Елизаветы в имение Разумовского. Художник Леонид Пастернак

«Малый двор» Елизаветы автоматически стал царским, хотя в государственных делах ее приближенные были полными нулями. Главным советником выдвинулся тот же Лесток – он стал действительным тайным советником (ранг генерал-аншефа), главным директором Медицинской канцелярии (прообраз Министерства здравоохранения). А Шетарди купил его за 15 тыс. ливров в год и сам пристроился при государыне на правах «старого друга».

Елизавета провозгласила возврат к политике Петра, но тех, кто ее проводил, уже не осталось, и что это за политика, понималось весьма смутно. Кабинет министров императрица упразднила, вернув управление страной Сенату. В него ввела и оставшегося от Кабинета канцлера Черкасского, сохранив за ним международные дела. Однако после двух инсультов толку от него было мало, а суета составления манифестов подкрепила его Алексеем Бестужевым.

Царице он поначалу очень не нравился. Ставленник ее врага Головкина, и к тому же, Бестужев был полной противоположностью ее французских идеалов щегольства и галантности. Крепко выпивал, ходил неопрятным, нередко от него несло перегаром. Но ума ему было не занимать. Сориентировался он мгновенно, постарался втереться в доверие к Шетарди с Лестоком. Оба сочли, что уж он-то, познав два ареста, ссылку, смертный приговор, станет выслуживаться перед новыми покровителями. Подключили Разумовского и уговорили Елизавету назначить Бестужева вице-канцлером, фактически заместить недееспособного Черкасского.

Под напором Лестока, Шетарди, обработанных ими любимцев государыня объявила перемирие со шведами. В Стокгольме возрадовались. Сочли, что их планы исполняются. Неприятельское командование в Финляндии даже оповестило свои войска, что русские получили приказ императрицы прекратить сопротивление – и в таком виде начали распространять информацию в нашей армии. В Россию снова засобирался Нолькен, заключать мир на шведских условиях. А Шетарди насел на Елизавету, что она должна обратиться к Людовику XV с просьбой о посредничестве.

Она поняла, что попала в очень трудное положение. Если отдаст хоть что-то из завоеваний отца, рухнет весь ее имидж «дочери Петра», и последствия могут быть плачевными. Пыталась лавировать, отделываться любезностями, откладывать решения на «после коронации». И тут-то на выручку пришел Бестужев. Составил от ее имени письмо не о посредничестве, а о «добрых услугах Франции». Правительство Людовика разницы не уловило, проглотило. Шетарди был на седьмом небе. Вручил Бестужеву 15 тыс. ливров, поверив, что вице-канцлер работает на него. А британский посол Финч сокрушенно доносил в Лондон, что француз уже стал временщиком