милостей была не случайной. Где-то в это же время Елизавета и Разумовский тайно обвенчались в Знаменской церкви подмосковного села Перово. Иностранные послы ссылались на свидетелей, Лестока и Шувалову (Шепелеву). А инициаторами называли духовника царицы протоиерея Федора Дубянского и Бестужева [49, с. 317–319]. Невзирая на свои слабости, вице-канцлер тоже был глубоко верующим. Хотя имел и личные причины. Отблагодарил Разумовского за собственное выдвижение, укреплял опору на будущее.

Для Знаменской церкви в Перове царица своими руками вышила воздухи, а село купила, построила там дворец для супруга. Связь с ним после венчания маскировать перестала. Разумовский поселился во дворце рядом с ее покоями, за столом они всегда сидели вместе. Царица взялась заботиться и о семье любимого. Со времени его отъезда в Петербург отец и старший брат умерли. Мать с оставшимися детьми была на грани нищенства. Но Алексей, устроившись у царевны, начал присылать ей деньги, она завела корчму, выдала замуж трех дочерей. А потом по Украине разнеслось невероятное: сын Розумихи рядом с самой царицей оказался!

Родные получали от него сказочные подарки, их вызвали в Москву, прислали карету. Мать не видела Алексея 10 лет. При встрече с роскошно одетым вельможей повалилась в ноги. Ему пришлось доказывать, кто он такой, – показать родинку и шрамик, полученный в детстве. Перед визитом к императрице и Розумиху нарядили в бальное платье, парик. Во дворце увидела себя в зеркале и снова на колени бухнулась – решила, что это и есть царица. Елизавета возвела Розумиху в ранг статс-дамы, одну из дочерей во фрейлины. Младшего брата фаворита Кирилла и его племянниц отправила учиться в Европу. Только старая Розумиха в новом для себя статусе не прижилась. Слишком чужим был для нее большой город. Через пару месяцев отпросилась домой.

Впрочем, для Елизаветы возвышение простолюдинов не было чем-то чрезвычайным. Она помнила собственную мать, ее родню – Скавронских, Гендриковых, Ефимовских. Теперь и они, кто еще не имел графского достоинства, получили. Появился и ее бывший фаворит Шубин. Амнистировал его еще Бирон, но путь до Камчатки был долгим, и на исполнение столичных приказов далекие начальники были не быстрыми. Пока разыскали ссыльного, пока довезли. Царица произвела его сразу в генералы, пожаловала обширную вотчину, 2000 «душ». Но менять Разумовского на Шубина она не собиралась. А отличиться на службе генералу из прапорщиков явно не светило. Он догадался выйти в отставку, уехал пользоваться вотчиной в свое удовольствие.

Однако для иностранных дипломатов многое оказывалось непонятным. Вся жизнь двора и съехавшихся в Москву сановников крутилась вот в таких событиях вокруг любимцев государыни, назначений, наград, непрерывных увеселений. Хотя при этом и другие дела шли своим чередом. Летом корпус Ласси перешел в решительное наступление. Шетарди уже знал, кто проваливает его планы. Отчаянно попытался переломить ситуацию личным обаянием. На маскараде подошел к царице, упрекая, что рисковал готов ради нее жизнью, а она пожертвовала самым преданным человеком «для лиц, которые обманывают вас». Государыня обезоружила его улыбкой. Заверила, что ее чувства к французу неизменны, но ведь маскарад не место для политики. И упорхнула.

Тем временем Ласси вовсю лупил Левенгаупта. Правда, русский флот не поддержал наступление. Адмирал Мишуков оправдывался, что корабли неисправные, экипажи плохо обучены. Но императрица, казалось бы, ничего не желавшая знать, кроме своих танцев, войну тоже из вида не упускала. Мишукова сняла, отдала под следствие. А гребная флотилия адмирала Головина оказалась отлично подготовленной. Вышла в Финский залив, сопровождая армию и подвозя ей все необходимое, шведские эскадры атаковать ее не осмелились, держались подальше.

Была пущена в ход и козырная карта Бестужева. Врагам отплатили их же монетой, распространяя воззвание: если финны захотят создать отдельное королевство, мы поддержим. А королем будет Карл Петер Ульрих, общий потомок Карла XII и Петра I. Началось массовое дезертирство финнов из шведской армии. В таких условиях Левенгаупт отступал. Русские брали город за городом: Фридрихсгам, Борго, Нейшлот, Тавастгус. Только казачий бригадир, герой прошлых войн Иван Краснощеков увлекся в преследовании, нарвался на большие силы. Раненый попал в плен, и «культурные» шведы отыгрались, с живого содрали кожу. Но зверства их не спасли. Их оттеснили к Гельсингфорсу (Хельсинки). Разгневанный риксдаг вызвал Левенгаупта и генерала Будденброка для объяснений. А без них армию зажали. С суши полки Ласси, с моря – флотилия. 24 августа шведы капитулировали. Сдали всю артиллерию, обозы, за что им позволили убраться домой. А 7 тыс. финских солдат принесли присягу Елизавете.

Для Шетарди это стало крахом. Его обвинили, что он ввел в заблуждение собственное правительство, отозвали во Францию. Но тут-то царица переменила к нему отношение. Снова стала приглашать то на ужин, то на охоту, то в личные покои для непринужденной беседы. И казалось, что соглашается с ним, ругала «плутов» Бестужевых, высмеивала их неудачные костюмы, а их политику объявляла «непонятной». Говорила: «Пока я жива, я никогда не буду врагом Франции. Я слишком многим ей обязана». Шетарди окрылился, а она попросила отложить отъезд, сопровождать ее на богомолье в Троице-Сергиев монастырь.

Паломничество было своеобразным. Царица и ее свита шагали пешком. Но когда она уставала, кареты увозили всех на отдых в Москву или в специально подготовленные городки из шатров. Назавтра возвращались и возобновляли путь с того же места, где прервали его. В обители тоже ждали празднества, торжественные службы – Елизавета как раз пожаловала монастырю статус лавры. Но любые политические разговоры француза она отводила: на богомолье для этого не место, здесь молиться надо. Прусский посол Мардефельд, а с его слов биограф Елизаветы Валишевский писали, будто в этом походе она «вознаградила» Шетарди чисто по-женски. Принять такую версию никак нельзя. Государыня искренне боялась Бога и ни за что не оскорбила бы Его в паломничестве или святых стенах.

Впрочем, «вознаградить» действительно могла, но в другое время и в другом месте. Подобное с ней случалось, и Разумовский умел делать вид, будто не знает. Во всяком случае, Шетарди вообразил себя уже всесильным. Он так и не понял, что Елизавета играет с ним. Галантный француз ей нравился, а актрисой она была отменной, скрытничать и притворяться жизнь ее научила прекрасно. Но Шетарди счел, что может свалить Бестужева. По возвращении из лавры стал нарываться на аудиенцию. Она опять увиливала: то новые ткани ей привезли, то свадьба у Гендриковых. Посол все же дожал. Напросился на разговор в гостях у Долгоруковых. Предъявил фальшивку, которую сам же состряпал: в реальное письмо своего коллеги из Стокгольма вставил, будто Бестужев в сговоре с прусским Фридрихом замышляет захватить Курляндию и вернуть на престол младенца Ивана Антоновича.

Но