уме, то ли следуя моим советам, но я полностью ему доверился. Что вы об этом скажете после всех разговоров о нелепых притязаниях Дост-Мохаммед-Хана? Уверен, Ранджит примет этот план». На горизонте висела всего одна тучка. «Знать бы, – оговаривался Бёрнс, – как отнесется к моим действиям правительство Индии»[633].

В декабре тучи сильно сгустились. Огромная персидская армия осадила Герат. А перед самым Рождеством в Кабуле объявился некто, называвший себя Виктором Виткевичем и утверждавший, что привез Дост-Мохаммеду письмо от русского царя.

Имя Виткевича, уроженца Вильно, при рождении было Ян Проспер Виткевич. В юности его занесло в политике в опасную сторону. Ничего страшного не произошло, всего лишь расклейка дерзких листовок и написание недозволенных писем, однако и этого хватило, чтобы его сослали в степи Средней Азии и приговорили к пожизненной солдатчине в царской армии. Подобно Массону, он годами грезил о свободе. Он жадно читал и тратил каждый попадавший к нему рубль на книги. В отношении его русская армия проявила больше проницательности, чем Ост-Индская компания – в отношении Массона: Виткевича забрали из казармы и сделали шпионом[634].

Массон собирался провести неделю-другую подальше от Кабула и «перестать наблюдать за событиями, ибо я больше не обязан этого делать»[635]. Но буквально уже в дверях его остановила паническая записка от Бёрнса: «Буду весьма вам обязан, если вы придете, мне очень нужно с вами поговорить – здесь русский!!! Эмир ждет от меня ответа, как ему быть»[636]. «У нас беда, – написал Бёрнс другу. – Герат в осаде и может пасть, а русский император направил в Кабул своего посланника с предложением Дост-Мохаммеду денег для войны с Ранджитом Сингхом!! Я не поверил своим глазам и ушам, но капитан Виткевич – так зовут агента – прибыл сюда с письмом длиной в три фута и немедленно пожелал выразить мне почтение. Я его, конечно, принял и пригласил со мной поужинать»[637].

На рождественский ужин Виткевич, любезно улыбаясь, пришел в казачьей форме. Такого подарка Бёрнс не ожидал.

Массона терзали подозрения. Русский агент его насторожил, он был излишне бойким, а письмо от царя оказалось без подписи. Массон и Бёрнс изучали письмо не один час. «Не вижу в этом послании изъянов и склонен считать его подлинным», – написал Бёрнс[638]. Но Массон не верил, что Виткевич – императорский агент, и считал его письмо «подделкой». На это «капитан Бёрнс пожимал плечами, вскидывал брови и недоверчиво гримасничал»[639]. Виткевич был, подобно Массону, виртуозным рассказчиком и редко использовал дважды одну и ту же личину. Но в этот раз, в Кабуле, он был именно тем, за кого себя выдавал, – посланцем русского правительства, доставившим подлинное письмо. Массон совершил колоссальную ошибку.

При всех расхождениях с Массоном Бёрнс был к нему неизменно добр. Он помогал ему выбивать из Уэйда положенные ему деньги, недолюбливая Уэйда точно так же, как Массон. «Я ничем ему не обязан, – писал он Массону, – скорее наоборот. Все это я пишу вам, чтобы утешить и сказать, что мои чувства оскорблены не менее ваших»[640]. Когда Уэйд тянул с выплатой, Бёрнс изъявлял готовность сам финансировать раскопки Массона. «Если вас устроит мой кошелек, – писал Бёрнс ему, – и если деньги нужны вам сейчас или позже, то я всегда буду рад предложить их вам в благодарность за ваше доверие. Знаю, у вас есть друзья, которые могли бы оказать вам эту помощь, но сейчас их нет, зато есть я»[641]. Массон клялся себе, что, как только поправится его здоровье и как только расчистится небо, он продолжит поиски Александрии.

«Знаешь ли ты историю про голодную лису?» – спросил однажды Дост-Мохаммед Харлана. Голодная лиса рыскала в поисках еды «и вдруг наткнулась на большого барана толстохвостой породы». Баран был гораздо больше лисы, но она, «провожая его голодным взглядом, с удивлением увидела его раскачивающийся хвост, похожий на готовый оторваться кусок мяса. У лисы заурчал пустой желудок, и она побежала за бараном, надеясь, что хвост вот-вот оторвется. Но этого, конечно, не случилось, «баран дошел до овчарни, а разочарованная, голодная лиса в отчаянии осталась у двери». «Вот и я в том же положении, – сказал Дост-Мохаммед Харлану. – Я стану ждать этого европейского агента, надеясь, что мне от него что-нибудь перепадет, а потом побреду прочь, как та злосчастная лиса, чтобы искать скудное пропитание, как всегда делаем мы, горцы»[642].

«У нас хорошая страна, – говорили Бёрнсу афганцы. – Она как красавица-вдова, охотно признающаяся вам в привязанности, так что вы не можете отказаться взять ее в жены»[643]. Одному из его друзей-афганцев «приснилось, что ференги сидят на могиле Бабура и слушают приветствия афганцев. Утренний призыв муэдзина к молитве разбудил его, и он не досмотрел сон»[644]. Но обещания Бёрнса Дост-Мохаммеду так и повисли в воздухе: ответа из Индии все не было, и эмир уже сомневался, «разделяет ли начальство капитана Бёрнса в Калькутте его уверенность на предмет Пешавара»[645]. Бёрнс снова написал лорду Окленду, что «теперь мы с русскими идем ноздря в ноздрю»[646]. Он совершенно забыл, что обещал Ост-Индской компании «не позволить Дост-Мохаммеду примкнуть вопреки нашей воле к какой-то другой державе»[647].

Пока Бёрнс и Дост-Мохаммед ждали ответа из Индии, Харлан и Виткевич увлеченно подливали масла в огонь. «Харлан, американец на службе у эмира, утверждающий, что мы пытаемся его сместить, укрепляет враждебность эмира к нашей политике, – докладывал Бёрнс. – Я говорил Мирзе Сами, что Харлан – дурной советчик, бывший агент Шуджи, ставший теперь слугой эмира, хотя все это – возражения против человека, а не против политики»[648].

Однажды Дост-Мохаммед вызвал Бёрнса. «Его восхищал бумажный глобус», имевшийся у Бёрнса. Эмир и «второй Александр» вдвоем вертели глобус, эмир «спрашивал, как называется та или иная страна, и мечтал прорезать каналами Суэцкий и Дарьенский [Панамский] перешейки». Он говорил Бёрнсу, что «афганцы по ремеслу и по склонности – воины и что британцы могут сейчас сделать из них кого угодно, в дальнейшем это может измениться, а потом снова стать, как сейчас. Я соглашался с ним»[649].

«Мы будем с вами, – твердил Дост-Мохаммед Бёрнсу, – пока вы от нас не отвернетесь»[650].

Ост-Индская компания решила от него отвернуться: сделала вид, что не имеет отношения к обещаниям Бёрнса Дост-Мохаммеду. «Его Светлость не видит, как переданное вами может подтолкнуть его к риску, вытекающему из предложенного курса, – писал Бёрнсу Макнахтен. – Подобные обещания нисколько не следуют инструкциям, данным вам»[651]. Бёрнсу было велено отказаться от заключенных соглашений, причем так, чтобы не