ты пошел не той дорогой. Знает ли создатель всего сущего все на свете? Если ты ищешь его, то знай, что он был там, где ты остановился в первый раз»[569].

К началу 1837 года жизнь Массона грозила рухнуть. Один из военачальников Дост-Мохаммеда «призывал эмира схватить меня, соблазняя его тем, что у меня дома хранится 20 000 рупий»[570]. При этом финансы Массона были в таком плачевном состоянии, что ни о каких двадцати тысячах не могло быть речи: кредиторы грозили согласно традиции поселиться в его доме, пока он не отдаст долги[571]. Он мучился головными болями: «Не могу сесть и сосредоточиться от непрекращающейся боли в верхней части головы»[572].

«Если можешь придержать коней, помедлить, то сделай так, не пожалеешь», – советовал ему Браунлоу[573]. Но Массону было все труднее сохранять веру, что в будущем наступят лучшие времена. «Я сожалею лишь о том, что не настоял на отказе от службы, – грустно писал он. – Я стал бесполезен для мира и для самого себя»[574].

«Дорогой мой Массон, – писал в ответ Браунлоу, – позволь мне тебя утешить, худшие твои беды позади»[575].

Массону было невдомек, что его беды только начинаются.

11

Второй Александр

К Кабулу приближалась знаменитость.

Александр Бёрнс любил называть себя «вторым Александром»[576]. Он родился на шотландском берегу, в сложенном из серого камня городке Монтроз. Это было неказистое, продуваемое ветром прибежище китобоев и авантюристов, зажатое между горами и морем. Но уроженцы Монтроза знали себе цену.

Бёрнс был восторженным, щедрым, очаровательным и неисправимо оптимистичным; энергией и воодушевлением он смахивал на счастливого щенка. На свою беду, осторожностью и нравственным обликом он походил на того же щенка. Осенью 1836 года Ост-Индская компания послала его в Кабул для «всяческого укрепления отношений и продвижения внутренней торговли»[577]. Бёрнс не понимал, что делает.

В 1831 году Бёрнс в компании индийского ученого Мохан Лала и доктора Джеймса Джерарда отправился в одно из самых примечательных путешествий эпохи. Подгоняемые, выражаясь словами Бёрнса, его «вечным желанием повидать новые страны и побывать в краях, завоеванных Александром Великим»[578], путешественники пересекли Пенджаб, проникли по Хайберскому проходу в Афганистан и 1 мая 1832 года въехали в Кабул. «Меня называют Секандаром, так по-персидски звучит Александр, и это благородное имя, – пишет Бёрнс. – Я изображаю бедняка, но на поясе у меня мешок с дукатами, и вообще в деньгах я не испытываю недостатка. Я препоясываю чресла и по всякому случаю хватаю саблю, хотя допускаю, что серебро и злато полезнее хладной стали. В компании я прикладываю руку к сердцу и говорю хозяину дома со всем смирением, как того требует традиция: “Мир тебе”»[579].

В Кабуле путешественники остановились у Джабар-Хана. Бёрнс по-своему полюбил Афганистан. «Жители этой страны добросердечны и радушны, – писал он. – В ответ на вопрос, ем ли я свинину, я, конечно, содрогаюсь и говорю, что такое злодеяние позволяют себе только отверженные. Прости меня, Господи, я любитель бекона, от одного этого слова у меня текут слюнки. Мне так не хватает его за завтраком – сейчас я как раз завтракаю»[580].

Проведя 18 дней в Кабуле, путешественники отправились на север, в Бухару. Оттуда Джерард и Лал вернулись в Индию, а Бёрнс проследовал через пустыни Средней Азии в Персию и оказался в Индии в январе 1833 года. Его возвращение в Лондон осенью того же года произвело фурор.

«Ко мне зачастили писатели, издатели, представители всевозможных обществ и прочие, – писал Бёрнс. – Во мне видят диковинного зверя. “Это же путешественник, сам Бёрнс, Индийский Бёрнс!” – только и слышу я»[581]. Бёрнс разыгрывал равнодушие, но на самом деле упивался каждым мгновением своей славы. Он заключил крайне выгодную сделку с шотландским издателем Джоном Мюрреем и уделял много внимания своему будущему портрету на фронтисписе. «Впрочем, я бы хотел, чтобы вы изменили мое лицо, – писал он Мюррею. – Оно такое скуластое и хитрое, что я могу войти в вечность настоящим татарином!» Он просил издателя немного подретушировать портрет и назвать его просто «Бухарский костюм». «Будет понятно, что это портрет, но меня не обвинят в тщеславии»[582].

Бёрнс настоял, чтобы ему разрешили самому написать рекламный текст. «Этот труд открывает взору просторы страны, в которую ныне не заглядывают европейцы, хотя там много диковинного, много пищи для впечатлений и для классических ассоциаций», – гласил этот текст[583]. «Путешествия в Бухару» стали настоящим бестселлером и обогатили Бёрнса. «Могу я узнать, – с надеждой писал он Мюррею, – какова перспектива второго издания моей книги?»[584]

В Афганистане Бёрнс часто представлял, что стоит на том месте, где когда-то стоял Александр Македонский, и, как он, устремляет взгляд вдаль[585]. Но ему мало было просто пройти по следам Александра. Подобно Харлану, Бёрнс хотел быть Александром, новым Александром Великим нового мира. «Нам каждый день повторяли, что мы – “второй Александр”, “Сикандар сани”, потому что проделали такой же опасный путь», – радостно писал он[586].

Бёрнса завораживали слухи, якобы в далеких деревнях Афганистана, отрезанных от мира, последних остатках былых городов Александра, еще живут его далекие потомки. «Говоря о существовании греческих колоний в отдаленных уголках Азии, якобы ведущих родословную от самого Александра Македонского, важно учитывать, что я не занимаюсь беспочвенными предположениями, а прослеживаю родословную различных племен, о которой они заявляют сами и которая в силу этого заслуживает нашего внимания»[587]. Нечто похожее можно услышать и по сей день.

Деревня Малана находится в высоких предгорьях Гималаев, в долине, стиснутой крутыми скалами, среди сосен и рододендронов. Где-то внизу неподвижно парят орлы, дно долины вечно скрыто туманом. Жители Маланы гордятся своим предком – Александром Македонским. Их потомственное занятие теперь, правда, уже не завоевание мира, а выращивание марихуаны.

Бёрнс был не первым и не последним «вторым Александром». Надер-Шах, который в XVIII веке привел в Индию персидское войско и захватил Дели и алмаз «Кохинур», тоже называл себя «вторым Александром». Но это тяжкая ноша. Ала ад-Дин аль-Хильджи, султан Дели в XIV веке, якобы сетовал своему советнику: «Что проку в моих богатствах, слонах и лошадях, если я удовольствуюсь Дели и не предприму новых завоеваний? Что станут говорить тогда о моем правлении?» – «Дни Александра ушли в прошлое, – предостерегал его советник. – И где взять визиря, подобного Аристотелю?»[588] Бёрнс еще не понимал, какое это рискованное дело – надеть Александровы сандалии.

У Редьярда Киплинга есть рассказ «Человек, который хотел быть королем». В нем повествуется о двух бродягах – один сильно похож на Бёрнса, другой на Харлана, – провозгласивших