class="v">И настанет лучший век:

Не всегда сил грешных света

Будет жертвой человек!

Может быть, дни упованья,

Дни блаженства впереди,

И священные алканья

Вновь взволнуются в груди.

Но зачем встречать упреки,

Гибнуть даром в нашей мгле,

Бесполезные пророки,

Бог вас ныне шлет земле?

Жизни горестные чаши

Пьете тщетно вы до дна:

Людям чужды веры ваши,

Ваша песнь им не нужна».

И мимо, мимо неутомимо

Скользит ладья;

Река несется, и громче льется

В реке струя.

И волн вся стая поет, сливая

Свой звучный глас:

И даль чужая немого края

Отозвалась.

И ветр летучий, в тени дремучей,

Сквозь пенье вод,

Сквозь гул созвучий ответ могучий

Оттоль несет.

Они идут средь потрясений,

Бросая в мир свой громкий стих;

Им песнь важней людских стремлений,

Им сны нужней даров земных.

Их убежденьям нет ответа,

Их вдохновеньям нет наград;

Но, недоступны власти света,

Они поют, они творят

Не для толпы пустой отрады:

Ей тщетно жизнь полна чудес,

И звезд сияют мириады,

И солнце блещет средь небес, –

Но чтобы люди, тайну чуя,

Ее отвергнуть не могли;

Но чтоб поэта аллилуйя

Неслась над ропотом земли.

Но потому, что для вселенной

Неистощима благодать;

Что всюду сходит дар священный,

Его хоть некому понять;

Что мира каждое созданье

Должно, исполнясь бытием,

Свое взносить благоуханье,

Блеснуть сквозь мрак своим лучом;

И что в дали пустынь недаром

Век целый солнце пальму жгло,

Когда под ней, измучась жаром,

Склонилось хоть одно чело,

Когда в стране бесплодной зноя

Один пришлец, лишенный сил,

Нашел у ней хоть час покоя

И тень ее благословил.

4

Прошло уже несколько дней с тех пор, как Вера Владимировна переселилась в одно из тех милых готическо-фантастическо-китайских зданий, какими усеян Петровский парк. Тут также все соответствовало требованиям и условиям света. Вокруг нарядного домика нарядный садик, зелень везде отличная, избранная, зелень, можно сказать, аристократическая: нигде ни увядшего листика, ни сухого сучка, ни лишней травки; изгнано все, что в божьем создании есть грубого, пошлого, плебейского. Сами кустики около дома красовались с какой-то парижской чопорностью, сами цветы, усаженные и уставленные где только можно, принимали какой-то вид хорошего тона, сама природа делалась неестественна. Одним словом, все было, как следовало быть.

Среди этой красивой и искусной декорации стояли, в теплый и светлый июньский вечер, возле нарядных грумов несколько оседланных лошадей, из которых три с дамскими седлами. Вокруг них ходили и заботились пять-шесть молодых щеголей; в их числе был и князь Виктор, и недавно прибывший Дмитрий Ивачинский. Подальше – коляска и пара легких мужских экипажей ждали заложенные и готовые. Дамы сидели в салоне, ожидая наездниц, которые еще оканчивали свой наряд. Наконец они явились, и все общество вышло на широкое крыльцо. Цецилия и Ольга, еще стройнее обыкновенного в длинных верховых платьях темного цвета, еще грациознее в черных полумужских шляпках, из-под которых струились густые волосы и блистали живые глаза, остановились на чугунных ступеньках, с хлыстиками в руках, отважные, прекрасные. Им подвели нетерпеливых коней. Едва ступив узенькой ножкой на подставленное стремя, они взлетели на них, дернули поводом и понеслись, опережая мужчин, с той буйной женской смелостью, которая так далека от храбрости.

Третья всадница была одна из тех драгоценных и полезных приятельниц, которыми обыкновенно запасаются умные светские женщины. Она принадлежала к бесчисленному множеству барышень, у которых нет денег, нет и красоты, нет даже и привлекательного ума – этой тщетной и недостаточной замены тех важнейших достоинств. Но зато Надежда Ивановна была необходима для Валицкой, зато Надежда Ивановна разделяла все увеселения этого блестящего круга, и она, бедная, ежедневно и неутомимо ставила свой толстый стан, свое тридцатилетнее, пошлое лицо, свое скудное платье возле стройной талии, свежего личика и чудесно искусного наряда Ольги и, вероятно, сама не понимала всего своего самоотвержения; а может быть, и понимала, как знать? Есть люди, которые готовы платить кровью жил своих за то, чтобы коснуться высшего общества и будто бы участвовать в его забавах.

Цель прогулки было Останкино.

Уже кавалькада, сопровождаемая экипажами, неслась вдоль свежей и широкой рощи, которую народ, с врожденным ему смыслом, избрал для своих увеселений и сделал своей неоспоримою собственностью, оставляя пыльный Петровский парк и песчаные Сокольники людям более просвещенным. Цецилия скакала вперед; она с детской радостью предавалась прелести верховой езды, быстрому влечению этой живой силы, этой полусвободной воли, которая ее уносила и которою она управляла. И притом вечер был прекрасен, поле широко, воздух живителен, небо бездонно ясно. Она ударила лошадь хлыстиком и помчалась во весь опор. Ею овладело какое-то непонятное опьянение: ей вдруг захотелось ускакать от всей жизненной неволи, от всех зависимостей, от всех обязанностей, от всех необходимостей. Она неслась с блестящими глазами, с распущенными кудрями. Внезапно кто-то поравнялся с ней, и чужая рука схватила поводья ее лошади и остановила ее.

– Вас лошадь понесла? – сказал князь Виктор.

Цецилия опомнилась и перевела дух.

– Нет, я ее пустила.

– Как вы нас испугали, – продолжал он и прибавил вполголоса: – Как вы меня испугали!

– Будто бы?

– Вы этому не верите?

Она улыбнулась, поправила волосы, надвинула шляпку на лоб и поехала шагом. Князь остался возле нее и продолжал разговор.

Чрез несколько минут послышался им неистовый галоп, и Ольга пролетела мимо их с Дмитрием Ивачинским; Ольга смеялась.

Но в коляске Валицкая не спускала лорнета с глаз и очень заботилась о Цецилии. Вера Владимировна сидела возле нее с более довольным, чем испуганным лицом и уверяла свою приятельницу, что Цецилия очень хорошо ездит верхом, и что ее лошадь самая верная и нимало ее не понесла. Валицкая не могла убедиться и до того была встревожена, что раза два прибегнула к своей золотой касолетке.

Наконец все они благополучно докатились и доскакали до входа Останкинского сада. Наездники соскочили и сняли с лошадей разгоряченных наездниц. В одной беседке готовился для общества чан с плодами и мороженым. Между тем отправились гулять. Цецилия и Ольга шли впереди, окруженные мужчинами. Осторожная Вера Владимировна убедилась быстрым взглядом, что ее услужливый племянник