Та поёжилась под взглядом своего пленителя, обняв себя руками и первой отвела глаза, не выдержав.

— Рассказывай, — произнёс он. — Как ты докатилась до такой жизни.

На это «Лисе» ответить было нечего.

Сколько целей она получала за свою короткую, но яркую карьеру наёмницы? Сколько знатных мужчин пало под её чарами? Казалось, когда счёт выполненных заказов шёл на десятки, можно было поднатореть и предусмотреть если не всё, то многое. Но, вместо этого, Ханна просчиталась и проиграла.

Да, её пленитель не журил за это. Не насмехался. Не унижал. Хотя, по праву сильного, имел всеобъемлющие права. Тёплым и дружеским его общение не назовёшь. Но он относится к Ханне как… к коллеге?

— Стоило оно того? — спросил он, не дождавшись ответа. — Сколько тебе заплатили в этот раз?

И опять тишина. Девушка не успела получить причитающееся. Её схватили раньше.

Позора, подобного этому, она ещё раньше не терпела. Потому просто не понимала, как вести себя в такой ситуации.

Под допросы попадала, да. Буквально недавно её перекрёстным способом допрашивали люди руководителя Тайной Канцелярии. Что изумительно — без рукоприкладства и членовредительства. Что пару раз, намотав на кулак волосы, потаскали по допросной и несильно приложили по животу — так это даже не считается. Причёска, хоть и пострадала, но на месте, а под рубахой нет даже кровоподтёка.

Но пленивший её победитель, общающийся как со своей соратницей… Вот такого в карьере Ханны ещё не было. «Лиса» отказывалась понимать, что с ней собираются делать дальше.

А дальше произошло то, что полностью выбило почву из-под ног девушки.

Мастеров подошёл к узнице, на ходу достал из принесённого подсумка большую булку, обмазанную тонким слоем патоки, и, преломив её пополам, протянул половину собеседнице.

— На. Перекуси пока. Голодание считается лечебным только после хорошего ужина.

Наёмницу держали впроголодь. Кормить кормили, но привыкшая жить на широкую ногу девушка оказалась на резко урезанном пайке. С непривычки чувство голода не исчезало даже после приёма пищи. Потому подачу приняла машинально.

И лишь после того, как в нос ударил восхитительный, непередаваемый сладостный аромат выпечки, от которого мгновенно начала проступать слюна, девушка поняла, что ничего не понимает.

— Чего зависла? — справился Мастеров, принимаясь за вторую часть преломлённого хлеба. — Приятного аппетита.

И, подавая пример, первым вгрызся в принесённое угощение.

Запах шёл изумительный, но от вкуса Ханна потеряла дар речи. Снедь оказалась во рту буквально против её воли. Наёмница и рада была бы контролировать свои действия, но голод и божественный аромат сделали своё дело.

Наёмник, видя, с какой жадностью поглощает пищу «Лиса», молча достал из подсумка округлую металлическую флягу и протянул пленнице.

Та, не успев прожевать, прильнула к открытой таре, ощутив на языке сладкий привкус чая.

Не изысканный ужин на званом приёме, конечно, но кто в здравом уме будет тратить время и силы, чтоб в неустановленное табелем содержания пленников кормить узницу, да ещё и так вкусно⁈ Пресный хлеб с водой уже сошёл бы за счастье!

— Не спеши, — произнёс визитёр, неспешно прожёвывая свою половину булки. — Времени у нас немного, но оно есть. Я у тебя еду забирать не собираюсь.

Предупреждение запоздало. Угощение было изничтожено раньше, чем закончил говорить гость. Глядя, как жадно упивается чаем из фляги «Лиса», посетитель без комментариев закусил зубами свою еду, освободившейся рукой достал из подсумка ещё одну булку, и, уже не разделяя её, целой отдал узнице.

Преломляли хлебы в кромешной тишине. Гость не терзал Ханну расспросами, а та и не находила, что сказать.

Молча уминая вкуснейшую выпечку, девушка пыталась осознать, что происходит.

Что на неё заявили права как на трофей — уже понятно. Она — пленница, принадлежащая пленителю. Конкретно — Мастерову, который по договору сдал её людям Протопопова для дознания, запретив калечить без повода.

Но решительно непонятно, почему наёмник относится к ней, как к равной себе. Не оскорбляет. Ни унижает. Ни употребляет на блуд. Вместо этого изыскал время для посещения и накормил. Пусть и без изысков, но, вообще-то, узников кормят намного проще! Если в пресную кашу соль посыпали — уже в ноги кланяться надо!

И от него не исходит ровным счётом никакой угрозы. Мастеров крупнее Ханны, очевидно сильнее и ощутимо старше. Он в любом случае заломает её, что бы она ни вычудила. Но держится с ней на расстоянии пары вытянутых рук, чтоб не давить своей массой и ростом. Он единовременно и с ней, и отдалённо.

Наконец, с угощениями было покончено обоими.

— Понравилось? — справился гость.

Наёмница едва заметно кивнула, не смотря на него.

— Мне тоже, — поделился он. — Разноглазка готовит. Не понимаю, как у неё так вкусно получается. В жизни ничего подобного не ел. Будь моя воля — питался бы исключительно её стряпнёй.

Людей с глазами разного цвета в природе немного. А лично «Лиса» знает лишь нескольких, и только одного — женского пола.

Получается, выпечка — дело рук госпожи Бериславской? Действительного тайного советника?

— Если подкрепилась, то у меня к тебе ряд вопросов, — проинформировал Мастеров. — Был бы крайне признателен, если б ты соблаговолила дать на них ответы.

Ни о какой признательности не может идти речи. Пленитель допрашивает узницу. У неё нет права умолчать. Тем более, когда она томится в подвалах Канцелярии. Не захочет сам марать об неё руки — поручит добычу сведений конторским палачам.

— Тогда я хочу сторговать условия, — всё же, решила выбить себе преференции Ханна. — Ты сам сказал, два наёмника всегда договорятся. Было бы желание договариваться.

«Звучит логично», — подумал посетитель. — «Мы же даже условия сдачи не оговаривали. Просто на ходу подразумевалась безусловная капитуляция. А информация — материя ценная. Явно подороже пары булок будет».

— И что же ты жаждешь? — осведомился он. — Предупреждаю сразу, «понять, простить и отпустить» — это не ко мне. Тебе нечего предложить взамен равноценного.

— Я не настолько наивна, — Ханна дёрнула щекой. — Но в обмен на интересующее тебя хочу избавление от пыток. Твоим словом у меня на месте все члены и до сих пор не наделалось лишних дыр в теле. Но всемилостивейше прошу простить, у меня нет причин верить, будто так продлиться и впредь. Если будет смертная казнь — то пусть, хотя бы, без излишних причинений предсмертных страданий.

— Весомо, — оценил Александр. — Я