Как она покажется всем на глаза после того, как сбежала? Она для них — лакомая, желанная цель. И очень опасная.

Никакой огонь не убережет ее от стрелы.

Многое могло измениться за то время, пока ее не было. Неизвестно, что стало с самим Клятвопреступником...

Эта мысль кольнула в сердце застарелой болью. Она не должна за него переживать. Она не должна об этом тревожиться.

Талила сжала челюсть и, запрокинув голову, посмотрела на небо. До захода солнца оставалось немного времени. Она дождется ночи и проникнет в гарнизон в темноте, и прокрадется в шатер, который занимал Мамору.

Она вскарабкалась на дерево и устроилась на широкой ветке, блаженно вытянув ноги. За последние дни своих странствий она изрядно устала, и сильнее всего — носить, не снимая, одну и ту же одежду. И питаться поджаренной на костре рыбой, которую она ловила в реке, и твердыми кореньями, которые находила в земле. Хотелось простой малости: выкупаться, вымыть волосы и переодеться. Впиться зубами в хрустящую, теплую, поджаренную на костре лепешку. Заснуть в палатке, положив под голову сумку и укрывшись плащом.

Талила печально усмехнулась. Наверное, она уже родилась с изъяном. Родилась слабой. Воину не положено жаловаться на такие мелочи, как отсутствие плаща и на однообразную пищу. Воину положено стойко сносить все тяготы и трудности походной жизни.

А еще воину не положено помогать тем, кто убил его отца...

Талила с трудом сглотнула и прикрыла глаза. Что же. Отец был прав, когда говорил ей, что она — порченная. Он видел ее насквозь.

Но, наверное, Боги все же не оставили ее окончательно, ведь ночь выдалась безлунной. Низкие, тяжелые облака закрыли звезды, и гарнизон и берег реки погрузились в темноту, которую рассекал лишь свет факелов и редких костров.

Талила бесшумно кралась вдоль берега, сопровождаемая тихим плеском воды. Где-то кричала ночная птица, и хлесткий ветер шумел высокими зарослями камыша. Она всматривалась в темноту перед собой и внимательно прислушивалась ко всем посторонним звукам.

Она не позволит застать себя врасплох.

Времени, которое она провела в гарнизоне, ей хватило, чтобы выучить расположение всех дозорных. Тихое ликование согрело ее изнутри, когда Талила поняла, что оно не изменилось за дни, пока ее не было. Она с легкостью обошла их всех, даже не пришлось прибегать к магии. Но очень быстро ликование сменилось тревогой, когда она не увидела стражников возле шатра Мамору. Они должны были стоять там. Но их не было, и беспокойство кольнуло грудь.

У полога снаружи привычно спал Такахиро. Он дернулся и попытался взвиться на ноги, когда Талила, подкравшись к нему, жестко закрыла ладонью рот. Вторую руку она поднесла к своим губам, велев ему молчать. Она ожидала гораздо более сильного сопротивления, но Такахиро, когда с него слетели остатки сна, удивительно быстро затих и перестал сопротивляться.

Талила прислушалась: из шатра не доносилось ни звука. И это вдруг испугало ее, и она требовательно взглянула на самурая, чей рот все еще закрывала своей ладонью.

— Не смей кричать, — одними губами велела она ему и для надежности присовокупила свой приказ пламенем, которое на несколько мгновений зажгла на ладони.

Глаза Такахиро расширились, и он поспешно замотал головой, не отводя взгляда от огня на ее руке. И тогда Талила решилась его отпустить. Хватанув ртом воздух, самурай посмотрел на нее со странной смесью ненависти и сочувствия.

— Господина здесь нет, — выплюнул он тихим, свистящим шепотом.

— Где он? — отрешенно спросила Талила, пытаясь осознать услышанное.

Она прокляла саму себя за слабость, разлившуюся по телу, когда она услышала то, что сказал Такахиро. На одно короткое мгновение она подумала, что Мамору был мертв.

— Я не скажу, — огрызнулся он с ненавистью, которой сочился и его голос, и его взгляд. — Зачем вы вернулись? Чтобы убить его?

— Ты глупец, — выплюнула Талила. — Я могу обратить все вокруг в пепел, — протянула с угрозой.

На самом деле, она лукавила.

До восстановления прежних сил было еще далеко, и недельные странствия по лесу, приправленные скудной пищей и тревожным, прерывистым сном, скорейшему восстановлению никак не способствовали.

Но Такахиро не нужно было это знать.

— Твой господин сам меня отпустил, — надавила она, заметив тень сомнения на лице самурая.

Тот завозился на земле и попытался вскинуть голову.

— Вы зачаровали господина, — упрямо пробурчал Такахиро. — Вы затмили его разум. Он стал сам не свой, не похож на себя прежнего.

Талила почувствовала почти непреодолимое желание задушить его.

— Ты не смеешь судить его поступки, — прорычала она ему в лицо. — Ты должен повиноваться его решениям. Он отпустил меня, дал убежать. Говори, где он?

Такахиро резко дернул подбородком, словно ее слова причинили ему физическую боль. Наверное, так оно и было. В какой-то степени Талила могла понять упрямца. Могла, но не хотела.

— Вы клянетесь, что не желаете господину зла?

Она с трудом не разразилась громкой руганью.

— Кто ты такой, чтобы я клялась тебе? — прошептала, нахмурившись. — Довольно того, что мне доверяет твой господин.

Это тоже было ложью. Едва ли Клятвопреступник ей доверял.

— С перевала пришли горестные вести. Господин с небольшим отрядом последовал за войском, которое отправилось туда накануне, — нехотя пробормотал Такахиро.

Выглядел он как человек, предавший самое дорогое на свете. Но Талиле не было дела до его душевных метаний. Ее интересовал еще один вопрос, но она вовремя прикусила язык.

Она не станет спрашивать ни про наказание Императора, ни про печать.

По крайне мере, несколько дней назад Клятвопреступник был еще жив.

— Мне нужна лошадь, — поразмыслив, она посмотрела на Такахиро. — Одежда. Оружие. И запасы.

Он вскинулся и мотнул головой.

— Я не стану вам помогать! — дерзко повысил голос, и ей пришлось сосредоточиться и усилить пламя на своей ладони — так, что оно опалило его брови.

— Станешь, иначе я все здесь сожгу. А тебе сохраню жизнь, чтобы до конца дней ты нес на своих плечах груз этой вины, — пообещала она ему очень спокойно и предельно холодно, и, кажется, прозвеневший в ее голосе метал повлиял на Такахиро сильнее ее магии.

Смирив себя, он согласно прикрыл глаза.

— Хорошо, — выдохнул едва слышно.

— Хорошо, госпожа, — с нажимом поправила она.

— Хорошо, госпожа, — бесцветным голосом повторил Такахиро.

Он сделал все, как она велела. Только надел сбрую на двух лошадей вместо одной.

—