Ответ Энди, в общих чертах, звучал так: «Если ты сделаешь так, то мы уже не будем вместе».

Разумеется, у людей есть чувства. Но моя эмоциональная реакция была следующей: «Этим я зарабатываю на жизнь». И в тот момент, будучи фронтменом Genesis, я помогал этим зарабатывать и другим людям на жизнь.

Я объяснил Энди (немного робко), что, когда она выходила за меня замуж, она знала, что это моя работа. Что я должен уезжать надолго и часто, чтобы заработать на хлеб. Я мягко предположил, что она понимала, на что шла. Но самым важным было то, что (я сделал акцент на этот), когда Genesis закончит этот масштабный тур, мне больше не придется снова ввязываться во что-то подобное. Да, гастроли по всему миру в течение почти года не улучшат семейную жизнь. Они предназначены для того, чтобы Genesis мог наконец-то перескочить через трудный барьер и ворваться на более мелкий рынок в США, и тогда жизнь станет немного легче.

Мы с Энди на тот момент только что купили дом – «Олд Крофт» в Шелфорде, рядом с Гилфордом, графство Суррей. Он был немного дальше от Лондона, чем мы изначально хотели, и находился в конце извилистой пригородной дороги, почти что рядом с домом родителей Питера. Я переехал из конца ветки метро на конец пригородной дороги. Но все равно тогда меня совсем нельзя было назвать состоятельным. Альбом A Trick of the Tail, вышедший два года назад, был первым альбомом, в котором мы поделили авторские права на песни, поэтому авторские гонорары приходили каждому отдельно. Но даже на тот момент, учитывая выход …And Then There Were Three, я все равно не получал больших денег, будучи автором нескольких песен. А у нас теперь был большой кредит и подрастающие дети – Саймону было полтора года, а Джоули пять.

Другой причиной, по которой я ездил по всем тем гастролям, было нечто менее материальное, но оно прочно засело во мне вследствие моего воспитания. Несмотря на то что я всячески старался отвертеться от перспективы тошнотворной работы в деловом центре Лондона, я все равно был сыном своего отца. Я был добытчиком, кормильцем. Я должен был идти и работать для своей семьи. Не для того, чтобы купить какой-нибудь бассейн в форме гитары или Rolls-Royce цвета шампанского. Я зарабатывал деньги просто потому, что это было моей ответственностью.

Итак, я поехал на гастроли, а Энди взяла на себя обустройство нашего жилища. Первое, что нужно было сделать, – это сделать ремонт дома. Небольшая покраска и так далее.

Нам повезло: один из родственников Энди – Робин Мартин (приятный парень, я был с ним в отличных отношениях) – работал архитектором-декоратором. Но он не мог сделать все, что требовалось, сам, поэтому он нанял дешевую рабочую силу. Одним из них был курящий трубку, носящий тапочки, учившийся в частной школе паренек. Типичный маляр и декоратор, да? У него не было денег, он был безработным, поэтому Робин нанял его пошабашить в нашем купленном совсем недавно семейном доме.

Вот так все и началось.

И я узнал об этом.

И я помню, что узнал об этом (во время невероятно бурного телефонного разговора), к сожалению, во время одного из туров. Но если я не хотел, бросив гастроли, разбираться потом со всеми финансовыми проблемами после этого демарша, мне нужно продолжить тур и как-то цепляться за жизнь.

Я ехал домой, осознавая, что мне придется столкнуться с этой катастрофической сменой обстоятельств, но также и понимая, что мне нужно будет снова уехать в тур. А ездить по гастролям в семидесятых было совсем не так, как сейчас. Никакой электронной почты, скайпа, Facetime и мобильных телефонов. Тогда человечество только недавно отошло от телеграмм.

Следовательно, когда я приехал домой, нам нужно было, мягко говоря, многое обсудить. Но когда мы пытались хоть как-то поговорить, то заходили в тупик. Я знаю, что Энди явно другого мнения об этом, но мне действительно кажется, что было именно так.

Однажды днем, когда я сидел дома с детьми, Энди позвонила домой и сказала: «Я не приду сегодня. Я не буду ночевать дома». Я знал, с кем она будет ночевать.

И мне просто снесло крышу. Я бил по стене и сделал в ней дыру размером с кулак. Если бы не стена, то это был бы кто-то другой. На следующее утро, когда она пришла, я был в ярости. Но мне также было безумно грустно. Я понимал, что это конец. Она вела себя довольно безразлично – в своем стиле, к которому я привык. Я не мог выкинуть из головы мысли о том, что она делала прошлой ночью. Казалось, что она не осознавала того, что сделала, и всех очевидных последствий. То, что я был вне себя от ее поступка, никак ее не волновало. Создавалось впечатление, что этим она говорила: «Я говорила тебе, что это случится. Это твоя вина».

Если бы не мелочь на маленьком подносе около телефона, я бы рванулся к нему и со всей силы швырнул его через весь коридор. Я никогда не выражал свою ярость физически, и вот до чего я дошел.

Конечно, это не могло не повлиять на детей. Позже я услышал, как Джоули и Саймон играли в «папу и маму» в столовой. Саймон подъехал к Джоули на своей педальной машинке. Она сказала: «Почему ты вернулся? Тебя здесь быть не должно!» И это говорили наши дети.

Тем не менее верите вы мне или нет, но я все еще отчаянно надеялся успеть везде – наладить брак, отношения в семье, решить проблемы с нашим новым домом, с работой. Пытался погнаться за всеми зайцами одновременно.

Я молил Энди: «Пожалуйста, просто дождись моего возвращения. Осталось всего две недели гастролей. Просто дождись, и мы обсудим все, когда я вернусь».

И Энди сказала: «Хорошо, я подожду».

Когда мы приехали в Японию, чтобы завершить наш тур, проблем стало только больше. Как напишет позже Майк Резерфорд в своей книге The Living Years[37], в Японии я, открыв для себя саке, постоянно был мертвецки пьян, но, несмотря на это, всегда был в состоянии выступать. Я также почувствовал, что такое джетлаг, когда мы оказались так далеко от Гринвича. Для обычного европейца сорок лет назад Япония была абсолютно инопланетной страной, в которой он не понимал языка, не знал традиции, правила, страдал от разницы во времени, из-за которой практически невозможно было застать кого-либо дома. Это все ужасно сбивало с толку. Поэтому я сильно налегал на саке в этом туманном кошмаре.

В конце 1978 года мы наконец-то вернулись в Великобританию. Я прочно запомнил ресторан в Брэмли, графство Суррей, недалеко от «Олд Крофта». Во время кризиса часто запоминаешь странные вещи. Я помню, что заказал ризотто. Помню, что не мог его есть. Я также помню, что Энди сказала мне, что все кончено. И не только. Она собиралась забрать наших детей и переехать обратно в Канаду.

Я помню то серое Рождество: не особо праздничное настроение, Энди уезжает в Ванкувер. Но я не мог сдаться в борьбе за свой брак, не попробовав в последний раз все исправить. Я попросил ребят из гастрольной команды Genesis запаковать всю мебель в доме, потому что в начале 1979 года я решил, что поеду за Энди. Я буду жить в Ванкувере, куплю дом и верну свою жену.