Перед отъездом в Канаду я встретился с Тони, Майком и Смитом в The Crown Pub в Чиддингфолде, графство Суррей. Я сказал им: «Если бы мы могли работать вместе, пока я в Ванкувере, то мы могли бы еще быть группой. Но так как нас будут разделять почти 5000 миль, восемь часовых поясов и десять часов на самолете, я сомневаюсь, что у нас получится. Поэтому, видимо, мне придется уйти из Genesis.

Но Тони, Майк и Смит попросили меня попридержать коней. Если мне нужен был отпуск по семейным обстоятельствам, то я мог его взять.

Итак, я прилетел в Канаду. Но ничто – ни эмиграция, ни покупка дома, ни попытки наладить отношения – не помогло мне спасти брак. Ничего не поменялось за четыре месяца. Это был конец.

* * *

В апреле 1979 года я, совершенно опустошенный, вернулся в Шэлфорд. Упакованная мебель все еще стояла в доме, в котором я не успел даже толком пожить. Краска на стенах еще не до конца просохла. На стенах, которые покрасил парень, переспавший с моей женой. Тогда мы остановились на деревянном настиле и кирпичном интерьере – шик конца семидесятых; из-за этого дом выглядел еще более пустым. Все, включая меня самого, было содрано начисто.

Я слонялся по дому – в нем был только я и коробки. Я бы сразу же погрузился в работу с Genesis, но Майк и Тони решили воспользоваться моим отпуском и начали делать то, что уже давно страстно хотели сделать – писать свои соло-альбомы. В течение 1979 года они оба были в Стокгольме и записывались в Polar Studios группы ABBA. Они не учли, что мой любовный поход в Ванкувер закончится так быстро и безрезультатно. Я тоже это не учел.

Я начал – пока у меня совсем не поехала крыша – направлять свою энергию на все виды музыкальной деятельности, какие я только мог найти. Кто-то порекомендовал меня вокалисту и автору песен Джону Мартину, записавшему в 1973 году исторический фолк-джаз альбом Solid Air. Джон попросил меня сыграть на барабанах в альбоме, который впоследствии стал Grace & Danger. Когда мы стали немного ближе, он узнал, что я немного пою, и мы добавили мой бэк-вокал в красивой песне Sweet Little Mystery.

Я полюбил Джона и его творчество во время работы над его альбомом. Мы с ним сошлись не только как друзья, но и в музыке – настолько, что два года спустя я продюсировал его альбом Glorious Fool. Но тогда Grace & Danger стал, вероятнее всего, одним из лучших его альбомов. К сожалению, Крис Блэквелл, руководитель Island Records, не был с этим согласен. Как и я, Джон на тот момент разводился со своей женой, что также, возможно, сильно сблизило нас. По мнению Блэквелла, песни были слишком личными. Джон со своей женой Беверли вместе записывались для Island Studios, и Блэквелл близко общался с ними обоими. Поэтому он никак не соглашался выпустить такой эмоциональный альбом.

Но Grace & Danger все-таки вышел, хотя и год спустя. У меня было много свободного времени, и я поехал на гастроли с Джоном и ребятами, с которыми мы его записывали. Тогда для меня это послужило большой отдушиной. Я почувствовал себя свежее, не в последнюю очередь потому, что это было совсем не похоже на Genesis. Мы много веселились, иногда даже слишком много. Джон любил выпить, что сейчас уже является избитой историей в мире музыки. Он также был неравнодушен к другим веществам, которые делали его невероятно непредсказуемым, но тем не менее обаятельным. Если вы просто оказались рядом с ним в такой момент, то вы могли просто уйти спокойно, пройти мимо. Но нам – тем, кто работал с ним плечом к плечу, – казалось, что он одержим саморазрушением. И невозможно было ничего с этим сделать, кроме как присоединиться к нему.

В тот период Джон часто приезжал ко мне и оставался со мной поиграть. Мы по очереди звонили своим «будущим бывшим супругам». Все всегда заканчивалось криками и бросанием трубки.

И мы открывали еще одну бутылку.

И жизнь продолжалась.

Я также возобновил связь с Питером Гэбриелом. Он был лидером очень дорогой американской группы, которая получила хороший аванс. Я сказал ему: «Если тебе когда-нибудь понадобится барабанщик…» И вдруг оказался в «Эшком-хаус» – доме Питера в Сомерсете, – где мы с другими музыкантами жили в течение примерно месяца. Мы помогали ему придумывать идеи для третьего альбома, а также отыграли несколько концертов: в Эйлсбери и Шептон-Маллет, на фестивале в Рединге. Во время этих выступлений я оставлял барабаны и подходил к микрофону, чтобы спеть вместе с Питером Biko, Mother of Violence и The Lamb Lies Down on Broadway.

Учитывая интерес людей к якобы напряженным отношениям между Genesis эпохи Гэбриела и Genesis эпохи Коллинза, в истории редко отмечается, что в тот период я очень много выступал с Питером. Если позволите мне быть нескромным, я был лучшим барабанщиком, которого он знал. Он мог положиться на меня. Так как Питер сам был барабанщиком, он требовал многого.

Но наши отношения с Питером были глубже, чем просто музыкально-рабочими. Несмотря на то что люди могли подумать, между нами никогда не было вражды. Мы близко дружили. Но, как говорят в грязных газетенках, никогда не позволяй правде помешать хорошей истории. После ухода из Genesis он, возможно, как-то выражал свои чувства по этому поводу – «Наконец-то я свободен от этих ублюдков!» (если немного перефразировать), – но он ничего не имел против каждого из нас лично. Во время выступления в Genesis мы очень тесно общались. Он всегда мог попросить меня побыть его партнером в комической части его рассказов. Его отношения с Тони Бэнксом были другими. Мы же с Питером не накопили обид за долгие годы. Возможно, Питер был рад, что именно я стал вокалистом группы после его «увольнения», а не какой-нибудь новый парень. Хотя он никогда не озвучивал свое мнение ни до ухода, ни во время, ни после него. Казалось, что он просто принял мое решение стать фронтменом группы. Конечно, по сравнению с важными учениками «Чартерхаус» я был всего лишь оборванцем из обычной школы. Но я был их оборванцем из обычной школы.

Затем в 1979 году мы с Питером продолжили работу в Townhouse Studios в Лондоне, и я сыграл на барабанах для четырех его песен сольного альбома, продюсером которого был Стив Лилиуайт, а звукорежиссером выступил Хью Пэдхэм. Наиболее заметная роль у меня была в Intruder: в этой песне у нас получилось создать так называемый «рамочный звук» на барабанах. Но мое участие в этой композиции было анонимным.

Тем временем я поехал домой, и для моральной поддержки ко мне переехали двое из Brand X – Питер Робинсон и Роберт Ламли. В ретроспективе не самое мудрое решение. Они любили вечеринки гораздо больше, чем я.

Робин привез с собой свою американскую подругу Ванессу, с которой у меня начало что-то получаться (Робин был рад этому – она ему уже наскучила; и не забывайте, что мы были своебразными «стилягами конца семидесятых»). Питер занял один конец дома, Робин обжил себе комнату в другом конце, которая должна была стать детской. А я расположился в самой большой спальне. Один. Брачное ложе никогда не было таким печальным.

Перед коротким туром в Америку Brand X записали свой первый альбом – Product – в Титтенхерст-парк, графство Беркшир. В этом месте снималось видео Imagine Джона Леннона, который потом «передал» его Ринго Старру. Несмотря на то что дом все еще принадлежал Ринго, он работал как студия, а когда сюда приезжали Brand X, он был студией двадцать четыре часа в сутки. Были дневные Brand X и ночные Brand X. Я работал в дневную смену.