Что ж — Варя рассказала.

Оказалось, что и царь, и канцлер хорошо умеют слушать.Корчаков перебил только два раза. Сначала спросил:

— Это какой же граф Зуров? Не Александра Платоновичасын?

А во второй раз:

— Так, значит, Маклафлин с Ганецким хорошо знаком, еслиназвал по имени-отчеству?

Государь же раздраженно ударил ладонью по столу, когда Варяобъясняла про информаторов, которыми обзавелись в Плевне многие из журналистов:

— Ты мне еще не объяснил, Мизинов, как вышло, что Османвсю армию для прорыва в кулак стянул, а твои лазутчики вовремя не донесли!

Шеф жандармов заволновался, готовясь оправдываться, ноАлександр махнул рукой:

— Потом. Продолжай, Суворова.

«Продолжай». Каково? В первом классе, и то на «вы» называли.Варя демонстративно выдержала паузу, но все-таки довела рассказ до конца.

— По-моему, картина ясная, — сказал царь, взглянувна Корчакова. — Пускай Шувалов готовит ноту.

— А я не убежден, — ответил канцлер. —Послушаем выводы почтеннейшего Лаврентия Аркадьевича.

Тщетно Варя силилась понять, из-за чего у императора и егоглавного дипломатического советника возникли разногласия. Ясность внес Мизинов.

Он достал из-за обшлага несколько листков и, откашлявшись,заговорил, очень похожий на зубрилу-отличника:

— Если позволите, я от частного к общему. Итак. Преждевсего должен повиниться. Все время, пока армия осаждала Плевну, против насдействовал хитрый, жестокий враг, которого моя служба не сумела вовремявыявить. Именно из-за козней этого тщательно законспирированного врага мыпотеряли столько времени и людей, а 30 ноября чуть и вовсе не лишились плодоввсех наших многомесячных усилий.

При этих словах император осенил себя крестным знамением.

— Уберег Господь Россию.

— После третьего штурма мы — а точнее, я, ибо выводыбыли мои — совершили серьезную ошибку. Сочли за главного турецкого агентажандармского подполковника Казанзаки, и тем самым предоставили истинномувиновнику полную свободу действий. Ныне не вызывает сомнений, что нам с самогоначала вредил британский подданный Маклафлин. Это несомненно агент высшегокласса, незаурядный актер, готовившийся к своей миссии долго и обстоятельно.

— Как этот субъект вообще попал в действующуюармию? — недовольно спросил государь. — У вас что, даваликорреспондентам визу безо всякой проверки?

— Разумеется, проверка была, и претщательная, —развел руками шеф жандармов. — На каждого из иностранных журналистовзапрашивали в редакциях список публикаций, согласовывали с нашими посольствами.Каждый из корреспондентов — человек известный, с именем, в враждебности кРоссии не замечен. А уж Маклафлин особенно. Я же говорю, очень обстоятельныйгосподин. Он сумел завязать дружеские отношения со многими русскими генераламии офицерами еще во время среднеазиатской кампании. А прошлогодние репортажи отурецких зверствах в Болгарии составили Маклафлину репутацию друга славян иискреннего приверженца России. Между тем, все это время он наверняка действовалпо тайной инструкции своего правительства, которое, как известно, относится кнашей восточной политике с неприкрытой враждебностью.

До поры до времени Маклафлин ограничивался чисто шпионскойдеятельностью. Он, конечно же, передавал в Плевну сведения о нашей армии, длячего сполна воспользовался свободой, которая была опрометчиво предоставленаиностранным журналистам. Да, многие из них имели не контролируемые намиконтакты с осажденным городом, и это не вызывало у наших контрразведовательныхорганов никаких подозрений. Впредь сделаем соответствующие выводы. Тут опятьмоя вина… Пока мог, Маклафлин действовал чужими руками. Ваше величество,конечно, помнит инцидент с румынским полковником Луканом, в книжке которогофигурировал загадочный J. Я опрометчиво решил, что речь идет о жандармеКазанзаки. Увы, я ошибся. J означало «журналист», то есть тот же британец.

Однако, когда в ходе третьего штурма судьба Плевны и всейвойны повисла на волоске, Маклафлин перешел к прямой диверсии. Уверен, чтодействовал он не на свой страх и риск, а имел на сей счет инструкции отначальства. Сожалею, что с самого начала не установил негласное наблюдение забританским дипломатическим агентом полковником Веллсли. Я уже докладывал вашемувеличеству об антироссийских маневрах этого господина, которому турецкийинтерес явно ближе нашего.

Теперь восстановим события 30 августа. Генерал Соболев, действуяпо собственной инициативе, прорвал турецкую оборону и вышел на южную окраинуПлевны. Это и понятно — ведь предупрежденный своим агентом о плане нашегонаступления, Осман стянул все силы в центр. Удар Соболева застал его врасплох.Но и наше командование вовремя об успехе не узнало, а Соболев имел недостаточносил, чтобы двигаться дальше. Маклафлин с прочими журналистами и иностранныминаблюдателями, среди которых, замечу мимоходом, находился и полковник Веллсли,случайно оказались в самой ключевой точке нашего фронта — между центром и левымфлангом. В шесть часов через турецкие заслоны прорывается граф Зуров, адъютантСоболева. Проезжая мимо журналистов, которые ему хорошо знакомы, он кричит обуспехе своего отряда. Что происходит дальше? Все корреспонденты бросаются втыл, чтобы поскорее сообщить по телеграфу о том, что русская армия побеждает.Все — но только не Маклафлин. Суворова встречает его примерно полчаса спустя —одного, забрызганного грязью и почему-то выезжающего из зарослей. Безусловно, ужурналиста было и время и возможность догнать гонца и убить его, а заодно иподполковника Казанзаки, на свою беду увязавшегося за Зуровым. Ведь оба онихорошо знали Маклафлина и вероломства от него ожидать никак не могли. Ну, аинсценировать самоубийство подполковника было несложно — оттащил тело в кусты,пальнул два раза в воздух из жандармова револьвера, и довольно. Вот я на этуудочку и попался.

Мизинов сокрушенно потупился, однако, не дождавшись от еговеличества очередного упрека, двинулся дальше:

— Что же касается недавнего прорыва, то здесь Маклафлиндействовал по согласованию с турецким командованием. Он был, можно сказать,козырной картой Османа. Расчет у них был прост и верен: Ганецкий — генералзаслуженный, но, прошу извинения за прямоту, не семи пядей во лбу. Он, как мызнаем, и не подумал усомниться в информации, переданной журналистом. Надоблагодарить решительность генерал-лейтенанта Соболева…

— Да это Эраста Петровича надо благодарить! — несдержавшись воскликнула Варя, смертельно обидевшаяся за Фандорина. Стоит,молчит, за себя постоять не может. Что его сюда, в качестве мебелипривели? — Это Фандорин поскакал к Соболеву и убедил его атаковать!