У Джуди начинает сосать под ложечкой. Страх заползает всердце. Она знает, что это за корзинка. В таких рыбаки носят свой улов.

В эти дни по Френч-Лэндингу бродит рыбак. Плохой рыбак.

— Тай? — зовет она, но, конечно же, ей не отвечают. В доме никогонет, кроме нее. Фред на работе, Тай гуляет. Само собой.

Середина июля, разгар летних каникул, и Тай катается погороду на велосипеде, занимается всем тем, чем положено заниматься мальчишкам вбесконечный летний день. И он не один. Фред наказал ему держаться с друзьями,пока Рыбака не поймали, по крайней мере пока не поймали. И она сказала ему тоже самое.

Джуди не питает особой любви к Эбби Уэкслеру (так же, как ик юным Мецгеру и Ренникеру), но сейчас главное — безопасность. Тай, конечно, втакой компании не станет умнее, но по крайней мере…

— По крайней мере будет в безопасности, — все тот же голосвороны Горг. Однако плетеная рыбацкая корзина, появившаяся на кухонном столе,пока она спала, вроде бы говорит об обратном, отрицает всю концепцию безопасности.Откуда она взялась? И что на ней белеет?

— Записка, — говорит она и встает. Как лунатик, пересекаетнебольшой участок пола между креслом-качалкой и столом. Записка — сложенныйлисток бумаги. Поперек надпись: «Сладкая Джуди Синеглазка». В колледже так звалее один ухажер, до того, как она познакомилась с Фредом. Она попросила неназывать ее так, эта слащавость раздражала, но он забывал (как она подозревала,сознательно), и она с ним рассталась. И теперь это глупое прозвище вновьнасмехалось над ней.

Джуди, не отрывая глаз от записки, открывает кран холоднойводы, складывает ладони лодочкой, наполняет их водой, пьет. Несколько капельпадают на «Сладкую Джуди Синеглазку», размазывают ее имя. Написано перьевойручкой? Чудеса, да и только! Кто сейчас пишет перьевыми ручками?

Она тянется к записке, отдергивает руку. Звук, доносящийсяиз корзины, становится громче. Какое-то гудение. Это…

— Это мухи, — говорит она. Вода смягчила горло, и голос ужене такой хриплый, но Джуди кажется, что она по-прежнему говорит, как воронаГорг. — Ты знаешь, как гудят мухи.

Возьми записку.

Не хочу.

Да, но тебе НУЖНО ее взять! Бери! Куда подевалась твоя СИЛАВОЛИ, трусишка ты эдакая!

Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Язык Джудиоблизывает верхнюю губу и губной желобок. Она берет записку, разворачивает ее.

Извините, почка только одна. Вторую я поджарил и съел.Вкуснятина необыкновенная.

Рыбак.

Нервы в пальцах, ладонях, запястьях и предплечьях ДжудиМаршалл внезапно отключаются. Лицо бледнеет настолько, что на щеках становятсявидны кровеносные сосуды. Записка выпадает из пальцев и планирует на пол. Вновьи вновь выкрикивая имя сына, она откидывает крышку рыбацкой корзины.

Внутри блестящие красные «колбаски» кишок, по которымползают мухи. Морщинистые легкие, насос размером с кулак, который служилребенку сердцем. Лиловый шматок печени и… одна почка. Внутренности кишат мухамии весь мир — горг, горг, горг.

В солнечной тишине кухни Джуди Маршалл начинает выть, и этовой безумия, вырвавшегося из клетки безумия, в которое погрузился ее рассудок.

***

Батч Йеркса собирался быстренько выкурить сигарету ивернуться на рабочее место: в день Клубничного фестиваля всегда полно дел(отметим, что добросердечный Батч, в отличие от Пита Уэкслера, не питаетненависти к этому празднику). Но тут из крыла «Колокольчик» вышла Петра Инглиш,они разговорились о мотоциклах, и двадцать минут пролетели как один миг.

Он говорит Петре, что ему пора, она говорит, что нужно вовсем видеть светлую сторону, а темную стараться не замечать.

Батч проскальзывает в дверь, за которой его ждет неприятныйсюрприз. Чарльз Бернсайд, вот дрянь, стоит рядом со столом Батча и держит вруке камень, который Батч использует как пресс-папье (его сын с??елал егопрошлым летом, в лагере, во всяком случае, надпись, и Батч думает, что этокруто). Батч ничего не имеет против пациентов «Центра», он бы отчитал ПитаУэкслера, если б узнал, как тот тушит окурки, насчет того, чтобы заложить —речи нет, но он не любит, когда трогают его вещи.

Особенно этот старик, который более чем мерзок, когда емуотшибает остатки ума. Как сейчас. Батч это видит по глазам старика. НастоящийБерни Бернсайд вернулся, возможно, в честь Клубничного фестиваля.

Что же касается клубники, то Берни, похоже, ею ужеполакомился. На губах и в уголках рта алые следы.

Но на алое Батч и не смотрит. На Берни и другие пятна.Коричневые.

— Не хочешь убрать с него руку, Чарльз? — спрашивает он.

— Убрать с чего? — любопытствует Берни и добавляет: —Подтиральщик.

Батч не хочет говорить: «С моего любимого камня». Звучитглупо.

— С моего пресс-папье.

Берни смотрит на камень, который только что положил на стол(на нем были кровь и волосы, когда он выходил из туалетной кабинки, но раковиныи нужны для того, чтобы смывать грязь). Опускает руку.

— Вымой меня, болван. Я обосрался.

— Это я вижу. Но сначала скажи, не растащил ли ты свое дерьмопо всей кухне. Я знаю, ты там был, поэтому не ври.

— Ходил мыть руки, — отвечает Берни и показывает руки.

Они шишковатые, но розовые и чистые. Даже под ногтями нетгрязи. Он точно их вымыл. Потом добавляет:

— Дрочило.

— Пошли со мной в ванную, — говорит Батч. —Дрочило-подтиралыцик вымоет тебя.

Берни фыркает, но идет с готовностью.

— Приготовился к танцам? — спрашивает Батч, чтобы что-тосказать. — Начистил ботинки, большой мальчик?

Берни, который может иногда удивить, если вдруг приходит всебя, улыбается, показывая редкие желтые зубы. Они вымазаны красным, как игубы.

— Да, сэр, я готов поплясать.

***

Хотя лицо Эбби остается бесстрастным, рассказ Ти-Джи оброшенных велосипеде и кроссовке Тайлера Маршалла он слушает с все возрастающейтревогой. А вот на лице Ронни — просто страх.

— Что будем делать, Эбби? — спрашивает Ти-Джи, доложив орезультатах своей поездки. Он только-только восстановил дыхание после того, какбуквально взлетел на холм, где находится магазин «С семи до одиннадцати».

— В каком смысле — что будем делать? — переспрашивает Эбби.— То же, что и всегда. Поедем вниз, посмотрим, не найдем ли бутылок, которыеможно сдать. Потом в парк, меняться картами «Магии».