На щите нарисована огромная клубничина. Под ней надпись:

«СЕГОДНЯ КЛУБНИЧНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ!» «Что такое Клубничныйфестиваль? — думает Тай. — Вечеринка для стариков?» Это вопрос, но не слишкоминтересный. Постояв у ворот несколько секунд, он разворачивает велосипед, чтобывернуться на Чейз-стрит.

***

Чарльз Бернсайд входит в мужскую комнату крыла «Маргаритка»,по-прежнему улыбаясь и сжимая в руке любимый камень Батча. Справа от него — рядраковин с зеркалами над ними.

Зеркала металлические, какие можно найти в туалетах баров исалунов низкого пошиба. В одном Берни видит собственное улыбающееся отражение.В другом, ближе к окну, — маленького мальчика в футболке «Милуокскихпивоваров». Мальчик стоит, оседлав свой велосипед, напротив ворот, смотрит нащит, извещающий о Клубничном фестивале.

Берни начинает пускать слюни. Они не ползут по подбородку,как у немощного старика. Берни пускает слюни, как злой волк из сказки, онипузырятся в уголках рта и стекают по подбородку белой пеной. Рассеянно онстирает их одной крючковатой рукой, сбрасывает на пол, не отрывая взгляда отзеркала.

Мальчик в зеркале — не один из бедных, заблудившихся в лесукрошек, на которых точит зубы волк. Тай Маршалл прожил во Френч-Лэндинге всюжизнь, он тут все знает… но может заблудиться. Очень даже легко. А потомочутится в некой комнате. В некой камере. Или потащится к странному горизонтуна обожженных, кровоточащих ножках.

Особенно если все будет как хочется Берни. Ему надо спешить,но, как мы уже заметили, Чарльз Бернсайд, при определенных обстоятельствах,может двигаться очень быстро.

— Горг, — говорит он зеркалу. Произносит это ничего неозначающее слово ясно и четко. — Давай, Горг.

И, не дожидаясь, что за этим последует, он и так знает,поворачивается и направляется к ряду из четырех туалетных кабинок. Входит вовторую слева и закрывает за собой дверь.

Тайлер только успел оседлать свой велосипед, как заизгородью, в десяти футах от щита с надписью «Клубничный фестиваль», что-тозашуршало. Большая ворона продирается сквозь ветки и выходит на тротуарКуин-стрит. Смотрит на мальчика умным, блестящим глазом. Останавливается,расставив черные лапки, открывает клюв, говорит: «Горг!»

Тайлер, глядя на ворону, начинает улыбаться. Он не уверен,что слышал голос вороны, но уже готов порадоваться (в свои десять лет он всегдаготов порадоваться, сталкиваясь с неведомым).

— Что? Ты что-то сказала?

Ворона взмахивает крыльями, склоняет голову набок.

— Горг! Тай!

Мальчик смеется. Она произнесла его имя! Ворона знает, какего зовут!

Он слезает с велосипеда, ставит его на подставку,приближается к вороне на пару шагов. Об Эми Сен-Пьер и Джонни Иркенхэме он, ксожалению, не вспоминает.

Он думает, что ворона улетит, если он подойдет к ней, но оналишь взмахивает крыльями и бочком движется к тенистой зеленой изгороди.

— Ты произнесла мое имя?

— Горг! Тай! Аббала!

На мгновение улыбка Тая гаснет. Последнее слово ему знакомо,и ассоциации оно вызывает, прямо скажем, неприятные.

По этой причине ему вспоминается мать. Потом ворона вновьпроизносит его имя. Безо всяких сомнений — Тай.

Еще один шаг к изгороди. Ворона отвечает тем же, забираясьпод зелень. На улице ни души. Эта часть Френч-Лэндинга дремлет под утреннимсолнцем. Тай шагает следом, навстречу своей судьбе, и содрогаются все миры.

***

Эбби, Ронни и Ти-Джи вразвалочку выходят из магазина «С семидо одиннадцати», где тряпкоголовый продавец только что выдал им по черничномумороженому (тряпкоголовый — одно из словечек, которые Эбби почерпнул у отца). Укаждого также по две колоды карт «Магия».

Эбби, его губы уже измазаны синим, поворачивается к Ти-Джи:

— Съезди за копушей.

На лице Ти-Джи читается обида.

— Почему я?

— Потому что Ронни купил карты, недоумок. Давай, живо.

— А на черта он нам, Эбби? — спрашивает Ронни. Он привалилсяспиной к стойке для велосипедов, лижет холодный, сладкий брусок льда.

— Потому что я так говорю, — отрезает Эбби. Дело в том, чтопо пятницам у Тайлера Маршалла всегда есть деньги. Собственно, деньги у негоесть практически каждый день. У его родителей их куры не клюют. Эбби, которогов одиночку воспитывает (если это можно назвать воспитанием) отец, уборщик вдоме престарелых, из-за этого подсознательно ненавидит Тайлера. До первых униженийостается совсем ничего, а затем последуют и первые избиения. Но сейчас емунужны лишь карты «Магия», еще по колоде на каждого. А то, что Тайлер «Магию» нежалует, никого не должно волновать.

Но сначала они должны доставить этого маленького копушусюда. Или маленького кошупу, как назвал его Ронни, у которого вечно каша ворту. С другой стороны, слово получилось забавное. Эбби решает, что его следуетвзять на вооружение.

Кошупа. Хорошее слово. Позволяет одновременно посмеяться инад Таем, и над Ронни. Два по цене одного.

— Шевелись, Ти-Джи. Если не хочешь получить индейский ожог.

Ти-Джи не хочет. Индейские ожоги Эбби чертовски болезненны.Он театрально вздыхает, выкатывает велосипед из стойки, садится на него и катитвниз по холму, одна рука на руле, вторая — с мороженым. Он рассчитывает сразуувидеть Тая, возможно, катящего велосипед, потому что он… так… ус-с-с-тал, ноТая на Чейз-стрит нет. Куда же он подевался?

Ти-Джи сильнее нажимает на педали.

***

В мужском туалете мы теперь смотрим на ряд кабинок. Дверьвторой слева закрыта. В трех остальных — распахнуты. Поблескивают хромированныепетли. Под второй дверью мы видим лодыжки со вздутыми, старческими венами надгрязными шлепанцами.

Раздается громкий крик. Голос мужской, молодой, грубый,требующий, злой.

— Аббала! Аббала-дун! Маншан горг!

Внезапно спускается вода. Не только из того бачка, что зазакрытой дверью. Из всех бачков. И во всех писсуарах на противоположной стенехромированные ручки синхронно поворачиваются. Вода бежит по изогнутым фаянсовымповерхностям.

Когда наш взгляд возвращается от писсуаров к кабинкам, мывидим, что грязных шлепанцев и всунутых в них ног уже нет. И впервые слышимзвук соскальзывания, тяжелый вздох, какой вырывается из легких человека,проснувшегося в два часа ночи от жуткого кошмара.