– Если бы пропадали только женщины, я бы сразу подумал про подпольный бордель, – кивнул он между жевками. – Но есть Ахмед Милад, и уверен, он не единственный мужчина. Если бы только люди не боялись обращаться в полицию, сообщать о новых случаях…

Он грузно вздохнул и отложил недоеденную шаурму. Вытерев пальцы салфеткой, потянулся к мундштуку и сделал глубокую затяжку. Все морщины на суровом лице внезапно стали чётче, что было видно даже через царящий в лавке туман.

– Но нам не стоит ждать помощи извне. Ты не понимаешь, насколько уникален: другим комиссарам всегда было плевать на людей как таковых. Они пользуются своей властью и безнаказанностью, как только могут, – голосовые связки подвели, сорвавшись в слишком высокие октавы. Приняв моментально протянутый мундштук, Лора тоже поднесла его ко рту, ощутив на потёртой меди ещё оставшееся тепло мужских губ. Аппетит резко пропал, а желудок словно обожгло кислотой.

– Я могу спросить? – хрипло и тихо донеслось до неё через понемногу накрывающую голову расслабляющую муть.

– Да.

– Что стало с той мразью?

Она ждала этот вопрос, незримым давлением чувствовала, что он пожелает узнать. Теперь первый шаг нужен от неё. Наверное, не будь Рик таким преданным своему долгу защитника людей от них самих, она бы не стала отвечать – попросту не было бы этого дикого, острого стремления помочь ему сейчас. Как он уже помогал ей, не требуя ничего взамен. Только, чтобы ему захотелось сказать правду в ответ, Лора заставила себя поднять голову от всё того же дурацкого буклета и найти в тумане оливковые глаза.

– Я взяла бейсбольную биту. Выцепила его в тёмном переулке и била до тех пор, пока у меня не отнялись руки. Он был пьян, шёл из бара. Но видел моё лицо и знал, за что платит. Так что не стал на меня заявлять, даже когда валялся в больнице с переломами. Трусливая тварь, – хищно усмехнулась она, не без удовольствия вспоминая те крики и стоны боли, и как с каждым ударом выплёскивалась её горящая обида на весь мужской род. – Не жалею ни о чём. И сделала бы точно так же снова. А теперь можешь доставать наручники, комиссар, – она вытянула вперёд руки, демонстрируя запястья и гремя железками и камнями браслетов.

– Но тут нет преступника. Он в Мюнхене, а это далековато, – по-прежнему спокойно отозвался Рик, гипнотизируя её прямым и откровенно пожирающим взглядом. Как утром за завтраком. Моменты, когда падают стены и сыплется штукатурка. Когда гнётся даже железобетон.

– Значит, ты всё же видишь эту разницу между законом и справедливостью, – прошептала Лора, с бескрайним облегчением откидываясь в кресло.

– И значит, мы должны обойти закон, чтобы попасть в терминал Толлерорт, – словно подвёл черту Рик, а затем мотнул головой: – Чёрт, эта дурь меня уже вырубает. И как мне теперь домой ехать?

– Поздно спохватился, – захмелев окончательно, хохотнула над его растерянностью Лора. Жалобно хлопающий глазами, сейчас он чем-то напоминал застрявшего в кроличьей норе Винни-Пуха. – Можешь прилечь на коврике под дверью.

– Премного благодарен, – вдруг действительно поднялся Рик и слегка качнулся, сжимая переносицу. Его хватило на один короткий шаг, а затем он с измождённым кряхтением сел на пол между кальяном и креслом Лоры и снова потянулся к мундштуку: – Мне давно не было так легко.

«Мне тоже», – чуть было не ляпнула Лора, вовремя прикусив язык. Не хотелось, чтобы он себе надумал чёрт-те чего. Тяжёлая голова соображать хотела всё меньше, а после перекуса всё тело клонило в сон. Пары, витающие в лавке, были тёплыми и обнимающими лучше любого одеяла. Но она ещё помнила, зачем достала эти травы.

– Не может быть, чтобы у тебя не было никого, с кем можно провести вечер. Семья – святое для любого немца, да что там, любого человека, – на топорную попытку подтолкнуть его в нужное русло Рик нехотя протянул:

– Моя семья – это пёс, который сегодня без прогулки обязательно обгадит что-нибудь. А всем остальным намного лучше без меня, – нахмурившись, он отставил мундштук на подставку и взъерошил волосы, растрепав каштановые вихры.

– Это потому что ты не хочешь делать нормальный вид постоянно, даже наедине с близкими. Проще от них сбежать. Но когда их нет, образуется пустота, и слушать её звон иногда намного больнее, – совершенно бездумно пробормотала Лора, скользя взглядом по расслабленной фигуре у своих ног. Вдоль сведённой напряжением небритой скулы и расстёгнутого ворота, к жилистым предплечьям и широким ладоням. Рик сидел, подогнув ногу и опираясь одной рукой на колено, и на запястье болтались старые, потёртые часы из самой простой нержавейки. Нефритовые чётки. Часы. Морщины совсем не старого лица. Его скелеты, которые готовились выползти из шкафа, гремя костями.

– Я обещал не тянуть в это сестру, – наконец, после долгой паузы выплеснул он это, гипнотизируя пустым и обкумаренным взглядом чёрно-красного аспида из банки на стеллаже. – Моя жизнь – это смерти. Мать, отец, Афганистан, убийства на работе… Мне казалось, я смогу, я привык. Человек ко всему адаптируется, мы так устроены. Но потом на твоих руках в муках умирает растерзанный снарядом ребёнок, и что-то ломается. Закрывается. Я тогда потерял контроль… У меня его и не было, не там. Если в мире нет порядка, начинают умирать дети, – едва слышно закончил он свою сбивчивую, почти несвязную тираду и измученно уронил голову на краешек кресла, прикрыв глаза.

Наступившая тишина не давила – в ней Лора почти слышала то отчаяние, которое мог испытать такой человек, как Рик, когда попал в момент, где ничего не мог исправить. Видел утекающую из рук жизнь и просто смотрел, потому что он не Господь, чтобы вершить судьбы. Сердце так больно ударило в грудь, что задрожало в самом животе, и Лора несмело протянула ладонь к растрёпанной шевелюре Рика, дотронувшись лишь кончиками пальцев. Он дышал всё размеренней, а туман перед её глазами сгущался всё плотней. Никто уже ничего не контролировал, когда голова Рика переместилась с края кресла на колени Лоры, невольно подставившись под всю её ладонь, утонувшую в жестковатых волосах.

Она резко втянула носом воздух, умом понимая, что он практически спит, разморившись от трав и сдавшись постоянному недосыпанию. Её и саму настойчиво клонило закрыть глаза, и только пальцы остановиться никак не хотели, поглаживая его по голове. Так просто. Естественно. Уютно. И невозможно странно…

Последней мыслью перед тем, как сдаться и обмякнуть в кресле, было нечто беспорядочное и мутное:

«Думал, твоя жизнь может меня испугать? Ты просто не жил моей».

Арендованный катер плавно качает на волнах. Приятная топкая тишина и плеск воды, лёгкое шуршание прибрежных кустов и запах чая с бергамотом от дымящейся кружки. Взлетает и проносится прямо над головой тростниковая камышовка. Тёплая и большая рука мягко сжимает мальчишеское плечо.

– Не торопись подсекать, – едва слышно комментируют сзади первую поклёвку, и Рик сильней стискивает удочку, не мигая смотря на прыгающий красный поплавок. – Рыба должна хорошо заглотить наживку.