Однажды мы с Лидой явились к ним в гости без предупреждения.Мобильных телефонов тогда не было… А мы в тот день поехали за город, гуляли полесу, устали, и я предложил ненадолго заехать к сестре. Ну, и заехали неудачно.Ребята собирались на пикник. Там была еще одна пара с ребенком, их хорошие друзья.

— Апаренковы, — подсказал Герман, который слушалего, не выказывая никаких признаков печали. В конце концов, не кровное родство,можно позволить себе не играть лицом. Скорбного тона будет вполне достаточно.

Леонид Николаевич кивнул головой в знак согласия ипродолжил:

— Прямо перед отъездом малышка Антонина возьми ираскапризничайся, стала кукситься. Лара решила, что дочка заболевает. Ну ипопросила нас посидеть с ней, чтобы не отменять выезд на природу. Мы, конечно,не могли отказаться. В общем, они уехали и… Только поздно вечером нам сообщили,что произошла авария, все, кто был в машине, погибли.

— Все пятеро? — уточнил Сильвестр. — Четверовзрослых и ребенок?

Да, моя сестра с мужем и чета Апаренковых с сыном. Не помню,сколько ему было, кажется, тоже три года.

— А по‑моему, это была девочка, — несогласился Герман. — Хотя не уверен.

— Это был мальчик, Сережка, — возразил ЛеонидНиколаевич. — Белобрысый такой ребенок, смешной. — Он горестновздохнул. — Вот, собственно, и все. Мы с Лидой забрали Антонину к себе,оформили опекунство… Малышка долго не разговаривала, столько было переживаний…

Во время своего монолога Леонид Николаевич только иногдавскидывал глаза на племянницу и сразу начинал часто моргать.

— Ладно, мне все понятно, — остановил его Сильвестр. —А что вы можете сказать по поводу сережек? Как объяснить фотографию в кармане унезнакомца? Уже не первый день он следит за вашей племянницей. Думаю, этафотография была ему нужна для того, чтобы сличить сережки на фото с теми,которые носит Тоня.

— Понятия не имею, в чем тут дело, — горячозаверил Леонид Николаевич. — Просто какая‑то мистика! Невероятноестечение обстоятельств!

Получилось у него слишком театрально, как у самодеятельногоактера, возомнившего, что маститый режиссер будет сражен его мастерствомнаповал.

— А что, Антонина, этот человек с… м‑м‑м…родимым пятном ничего не говорил? Не объяснял? — спросил он, сдвинувброви.

Объяснял?! — влезла со своими комментарияминевоздержанная Шура. — Когда его застукали, он драпал, как бешеный кролик,на которого насели собаки. Я содрала с него рубашку, так он побежал дальшеголый, спрыгнул со второго этажа в опилки. Слишком круто для человека, которыйхочет что‑нибудь объяснить, вам не кажется?

— Шура, ты что, его ловила? — неожиданно выплыл издиванного небытия Потапов. — Наверное, напугала человека до невероятности.Помню, когда ты впервые погналась за мной, я чуть не поседел.

— Не преувеличивай. Я гналась не за тобой, а за мячом,который ты прижимал к животу. Просто ты был в другой команде.

Леонид Николаевич явно не интересовался Шуриными подвигами.Он неотрывно смотрел на свои домашние туфли, причем так хмуро, будто прямосейчас собирался сделать им выговор.

— Ты должна на время уехать, — неожиданно заявилон, обратившись к племяннице. — Куда‑нибудь за границу, подальшеотсюда. Возьми неделю за свой счет, купи путевку в Египет или в Таиланд иотправляйся немедленно. Я не желаю просыпаться среди ночи в поту, опасаясь затвою жизнь.

— Нет, дядь Лень, это невозможно, — отрезалаТоня. — Нет, нет и нет. Я должна заняться делами Андрея. А преследователименя не пугают. Ведь я не одна, ребята повсюду меня сопровождают. Шура дажежизнью рисковала…

— Кстати, именно благодаря Шуре, — подтвердилСильвестр, — у нас есть приемлемое объяснение тому, что происходит. Реквизированнаяфотография наводит на определенные мысли.

— Думаете, фальшивая медсестра завалилась ко мне, чтобынайти серьги? — спросил Леонид Николаевич. — И те два типа тоже хотятих получить?

— Может быть, сережки ценные? — предположилПотапов.

— Мало ли на свете ценных сережек, в самом‑тоделе! — подала голос Изольда, сидевшая все это время тише воды. Звериноечутье подсказывало ей, что сейчас лучше не высовываться, и тогда ее позициитолько упрочатся. Тем более что племянника защищать не требовалось, никто егоне третировал и не задевал. Сам же Роман Потапов как прилип к тарелкам всерванте, так и не мог отлипнуть, то и дело бросая на них внимательный взгляд.

— А как к Ларе попали эти серьги? —поинтересовался Герман.

Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее впальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнулазажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура,Тоня и Костя — хором крикнули:

— Нет!!! Курить нельзя!

Получился довольно мощный хор, повергший неосведомленнуючасть публики в настоящий шок.

— Что такое? — проблеял Герман, подбирая сигаретус пола. Она, разумеется, выпала у него изо рта. — В этом доме всю жизнькурили.

— Пока я здесь, — холодно заметил Сильвестр, —на табачные изделия налагается вето. Это мое условие. Кстати, ЛеонидНиколаевич, вопрос был задан очень важный: откуда ваша сестра взяла те серьги,которые по наследству перешли к Тоне?

Понятия не имею. — Изотов демонстративно развелруками. — Тут десятки вариантов. Лара была хорошей балериной, имеламножество поклонников своего таланта… Кто угодно мог подарить их ей. Да и мужасо счетов списывать нельзя.

Сильвестр захотел взглянуть на серьги, и Тоня немедленнопринесла их из своей комнаты. Серьги были изящными, ими хотелось любоваться,поворачивая бархатную коробочку так и этак.

— У вас, господин Изотов, наверняка есть фотографиисестры, — предположил Сильвестр. — Тем более она была артисткой, еемного снимали… Может быть, мы найдем эти серьги на каком‑то снимке? И тараспечатка, которую Александра сегодня героически отбила на улице, с фотографиииз вашего семейного альбома.

— К сожалению, произошла ужасная вещь, — печальноответил Леонид Николаевич. — В подмосковной квартире, в Ильменском,случился пожар. Страшный пожар. И большинство фотографий пропало безвозвратно.Вырезки из газет, памятные вещи… Мы остались практически с пустыми руками.Хорошо хоть людей в тот момент в доме не оказалось. Говорят, деревянныеперекрытия горели, как папиросная бумага.

— Я точно могу сказать, что на этой распечатке не моямама. Я знаю наизусть те несколько фотографий, которые у нас есть, —звенящим голосом сказала Тоня. Было ясно, что вечер воспоминаний ее сильнорасстроил. — Я бы узнала ее лицо даже по такому кусочку.

Тема, казалось, была исчерпана, и в комнате повисла гнетущаятишина: