Я замахала руками:

— Дамиан, я здесь, здесь!

Не думаю, чтобы его внимание привлекло произнесённое имя —скорее, движение. Я побывала у него в сознании — слов он не воспринимал.

Он бросился на меня вихрем красного и белого, только глазакак два зелёных мазка. Натэниел бросился к нему, и я закричала:

— Нет! Пусти его!

Ричард все ещё сидел на полу в нерешительности, но протянулруку к ногам вампира. Они могли бы его поймать, но зачем? Ему моя кровь быланужна. Я успокоилась, отключилась — как в том месте, полном спокойствия, когдая убиваю. Ни страха, ничего. Я смотрела, как летит на меня вампир, подобнокомете по небу — нечто вечное, не от мира сего.

Сказать, что он в меня врезался, значит сильно недооценить силуудара тела в тело. Я оказалась на полу, ничего не видя, дыхание перехватило, илишь годы тренировок с отработкой падения помогли мне ничего себе не сломать.Дыхание вернулось как раз вовремя, чтобы вскрикнуть. Дамиан вцепился мне в шеюнад самым плечом. Давно уже не знала я вампирского укуса без ментальных игр илисекса. Это было больно.

Над нами появился леопард, встал на согнутых почтипо-человечески лапах. Он был жёлтый, светло-золотистый и белый, с чёрнымирозетками на теле, на фут выше, чем был он в человеческом виде. По цвету японяла, что это Грегори, потому что Натэниел в виде зверя чёрен. У Грегоригрудь пошире, руки длиннее, мускулистее, и когти — как страшные ножи. Мордалеопардовая, но несколько отличается в области пасти и шеи. Он завис над нами,рыча, и потянулся к бледной спине вампира. Сейчас он оторвёт от меня Дамиана,как Ричард оторвал от себя.

Я обняла Дамиана за плечи и спину, обхватила ногой за талию,прижала к себе и крикнула:

— Грегори, нет! — Если он оторвёт его, рана будеттакая же страшная, как у Ричарда. — Ты только хуже сделаешь!

Оборотень застыл нерешительно, порыкивая. Потом произнёсгустым голосом, какой у них всех бывает в зверином виде:

— Он же тебя рвёт.

Дамиан впился глубже, заставив меня испустить звук далеко нерадостный. Но я сумела сказать:

— Когда нужна будет помощь, я сама скажу.

Даже сквозь мех было видно, что Грегори озадачен. Я не оченьхорошо умею читать по лицам своих друзей, когда они покрываются шерстью, носейчас смогла.

— Дамиан, — сказала я тихо. Я хотела убедиться,что он здесь, а потом уже говорить слова. Глаза его были закрыты, но тело егорасслаблялось дюйм за дюймом, и он уже не прижимал меня к полу, а просто лежалсверху. Скорее я сама его к себе прижимала руками и ногой. — Дамиан!

Я почувствовала, что он приходит в себя, будто щёлкнулвыключатель. Только что это был монстр, и вдруг стал Дамианом. Он ещё не успелоткрыть глаза и посмотреть на меня, как я знала, что он здесь. Он вернулсяоттуда, куда уходил. Меня охватило чувство облегчения, и мои руки соскользнулис него. Ослабела от облегчения — это ещё мягко сказано.

Он все ещё сосал кровь из раны, но уже не так неистово.Перестало болеть. Вдруг как-то до меня дошло, что мы оба голые, что он мужчина,что он от меня питается. Тело его напряглось и потяжелело возле моего бедратам, где только что ничего не было. Кровяное давление — отличная штука.

Не закинь я на него ногу, чтобы удержать его, не было бы этотаким… компрометирующим. Если бы Грегори не пытался мне помочь, я бы этого неделала… а, ладно. Вдруг я испугалась совсем в другом смысле, чем раньше.Боялась двинуться, чтобы не сделать хуже — или лучше. Боялась того, как моётело пульсирует в его объятиях. Трудно стало дышать. Я задыхалась от… да, отсилы. Магии. Мне когда-то случилось его к себе привязать, но тогда было не так.

Рука его медленно, нежно прошлась вдоль моего тела вниз, ине ради секса — ради прикосновения. Он гладил всей ладонью, стараясь коснутьсякак можно больше кожи. Я чувствовала его восторг от такой близости наших тел,от полного отсутствия барьеров. Голод его кожи был как какой-то новый зверь.Такой голод, так давно не утоляемый, что он стал сам своего рода сумасшествием.

Я почувствовала его одиночество далёким эхом. У меня от негослезы выступили на глазах, и захотелось это исправить.

Я провела руками по его спине — я его уже не держала, этобыло скорее объятие.

— Кровь от крови моей, — начала я, и оншевельнулся, поднимая ко мне рот, чтобы закрепить слова печатью поцелуя, но отэтого лёгкого движения шевельнулось все его тело, и выпуклость потёрлась обменя, и я содрогнулась от этого прикосновения, и вдруг поцелуй оказался совсемне тем, которым я хотела закрепить договор.

Эта мысль помогла мне отодвинуться. Помогла понять, что этоне совсем моя мысль. Я смотрела в изумрудные глаза и знала, чья это была мысль.

Натэниел опустился рядом с нами. Я протянула руку, и кактолько он меня коснулся, думать стало проще, и тяга Дамиана ослабла. Дамианзарычал на Натэниела, и зеленые глаза колыхнулись, будто рассудок вернулся кним не насовсем — пока что.

У меня в голове заговорил Жан-Клод, я почувствовала тонкуюнить страха, идущую от него.

— Ты должна закончить обряд привязки, ma petite, иначать надо с самых первых слов.

Я хотела спросить: «Чего ты боишься?» Наверное, я какследует об этом подумала, потому что он ответил:

— Если он потеряет рассудок прямо сейчас, ma petite, тотвоя милая шейка окажется совершенно незащищённой. Закончи обряд.

Может быть, Ричард услышал этот внутренний разговор, потомучто он встал на колени с другой стороны от нас. Вдруг стало жуть до чегонеловко.

— Я здесь, — произнёс Ричард, и сказал он это так,будто это улучшало ситуацию, будто он не понимал, как я жутко смущаюсь егоприсутствием.

Дамиан посмотрел на него недружелюбно, и звук, изданный им,был больше всего похож на рычание. Я его теряла.

— Кровь от крови моей, плоть от плоти моей, —заговорила я, и с каждым словом разум возвращался к его глазам, выражался влице, наполнял его. Он елозил по мне телом, я ощутила, как он нажимает на меня.И снова почувствовала почти неодолимый голод, уверенность, что не поцелуем надозакрепить договор. Голод с рёвом овладевал мною. На миг я подумала, что мыслучайно пробудили ardeur, но потом смогла услышать его… их. Два голода. Яповернула голову и поймала взгляд лавандовых глаз Натэниела. Все было выраженов его лице, но я и так могла сказать, что это, потому что сама это чувствовала.Чувствовала его. Их. Их обоих, упёршихся в меня, но так, как никогда не могутдержать тебя руки или прижимать тело. Их голод обезоружил меня, потому что мнеони были дороги, а если ты чувствуешь чужую боль как свою, разве ты не сделаешьвсе, чтобы её унять? Разве нет?

Голос у меня звучал с придыханием, и на Натэниела ясмотрела, когда говорила: