Очень странно: стоять легче не стало. Болеетого, ноги начали подкашиваться. Тогда Максим стиснул ее посильнее ипробормотал в самое ухо:

– Здорово забирает, да? А ведьбольшинство граждан за рулем. Как же потом поедут? Этак и до аварии недалеко!

Кира только кивнула. Голова пришлась как раз вплечо Максиму, очень удобно туда склонилась. Кира не стала ее больше тревожить:пусть уж лежит, если нравится.

– Волосы у тебя… – пробормоталМаксим.

– Что?

– Травой пахнут!

Очевидно, вино забирало крепче и крепче,Максиму с каждым шагом было все труднее двигаться, поэтому он все сильнееобхватывал Киру. И вообще, они больше не танцевали: просто стояли посредиплощадки, вцепившись друг в друга и чуть покачиваясь.

«Добро пожаловать в отель «Калифорния», этодивное, дивное место, – пели надрывные голоса английских «Орлов». –Здесь ты найдешь меня снова и снова, каждый год, в любое время…»

«Хочу в отель «Калифорния»! – внезапноподумала Кира. – Хочу куда-нибудь, где мы можем остаться вдвоем и забытьобо всем на свете. И даже если завтра мы со стыдом отвернемся друг от друга…»

«Добро пожаловать в отель «Калифорния»…»

«Да что со мной, что? – смятенно думалаона, чувствуя, что начинает задыхаться в объятиях Максима. – Это виновиновато? Нет. Оно только помогло мне понять то, что я чувствовала с первойминуты нашей встречи. О господи, хоть бы он перестал меня обнимать, а то ясейчас начну его умолять… Я просто с ума схожу! Кошмар! Как же мы останемсявдвоем в машине? Я ненавижу, ненавижу заниматься любовью в машине, но с ним…где угодно, когда угодно. Хорошо бы прямо сейчас!»

– Так вот о некрофилии, – нетвердымголосом начал Максим, отстраняясь от Киры так резко, что она едва неупала. – Ой, держитесь крепче, пожалуйста, а то мы сейчас оба упадем.

«Это что, намек?!»

– У меня был один знакомый парень –давно, еще в студенческие годы. Он-то и рассказал мне эту дивную историю. Внекоем городе, вообразите себе, объявился некрофил. Oчевидно, предпочитаясовсем уж холодных по темпераменту любовниц, он ночь за ночью осквернял трупы,а утром исчезал. Сторожа только руками разводили. По городу поползли всякиенехорошие слухи про оживших мертвецов. Поговаривали даже, будто какой-тозалежавшийся в подвалах морга, недопрепарированный студентами-медиками экспонатбуйствует по ночам плотью… Начальство морга заявило наконец куда следует, и длярасследования был отряжен лейтенант Бурлака – тот самый мой приятель.Дедуктивная мысль его сработала четко: если сторожа не видят безобразия, а онотворится чуть ли не еженощно, то искать извращенца следует именно средисторожей!

Бурлака пораскинул мозгами и, не спросив уначальства разрешения, устроил засаду. В дело посвятил помощника старшегопрозектора. Ночью освободили один из столов – и вот среди новых, свежих, непобоюсь этого слова, трупов на холодную клеенку, под белую простынку возлеглейтенант Бурлака. Бесстрашие его может показаться невероятным, однако всеобъясняется чрезвычайно просто: поработав несколько лет в милиции, Бурлака уверился,что всерьез бояться следует только живых.

На его голую, как и подобает обитателютрупарни, ногу была навешена бирка с именем какой-то Галины Виктюк. Нога,конечно, была мужская, но для такого дела Бурлака ее побрил, а ногти покрыллаком, надеясь, что некрофил не станет особенно присматриваться. На всякийслучай половина ламп в прозекторской «перегорела».

Итак, мой дружок лежал, порою легонько перхаяот запаха формалина и начинающегося кашля. Кругом было так холодно, что уБурлаки зуб на зуб не попадал. Бурлака понимал, что если придется пролежать взасаде час-другой, то он своим чиханием распугает и ожидаемого некрофила, имогущих явиться призраков. Ну а если останется ждать до утра, то запростосделается полноправным обитателем этого самого временного из человеческихпристанищ.

Однако счастлив милицейский бог: лишь толькочасы лейтенанта слабо пискнули, возвещая наступление полуночи, как заскрежетализасовы на тяжелых железных дверях. Это означало одно из двух: либо сторожявился проверить, не разбежались ли вверенные ему покойнички, либо… либо явилсячокнутый маньяк.

На всякий случай Бурлака мобилизовался – и,как выяснилось, не зря: по его голой щиколотке скользнула холодная, как бырезиновая рука.

«Так, в перчатках работает», – угадаллейтенант. В это мгновение хриплый от страсти голос выдохнул:

– Я тебя хочу! Хочу! – и простыняслетела с лица «Галины Виктюк», открыв ее (его!) взору дюжего молодого мужчину,который, расстегнув штаны, готовил к насилию свой рабочий орган. Да, не толькона руки надевал перчатки сей поборник стерильности!..

Вмиг узнав подозреваемого сторожа, Бурлакавыхватил из-за пояса трусов (единственной своей одежды) табельное оружие ибудничным голосом произнес:

– Милиция. Pуки вверх!

Сторож медленно поднял руки, посмотрел наБурлаковы трусы – и рухнул наземь. Как позже выяснилось, с инфарктом.

Может быть, он никогда еще не видел впрозекторской женского трупа в мужских семейных трусах, вот сердце и невыдер-жало…

Киру затрясло еще в ту минуту, когда Бурлакавозлег под простынку с биркой на бритой ноге, а к концу рассказа она ужестонала от смеха. Они с Максимом так и не смогли продолжить танец: стояли другпротив друга и закатывались от хохота. Вокруг, словно заразившись от них,смеялись какие-то люди, а рыжебородый Леонид с философической печальюпоглядывал на Киру и понимающе кивал, ловко переворачивая над угольями всеновые и новые пучки шампуров.

Этот смех в сочетании с принятым алкоголем ихвконец обессилил. У Максима едва хватило сил отогнать «Москвич» метров на стоот шашлычной, в какую-то хилую рощицу, да, страшно зевая, подключить сотовыйтелефон к аккумулятору. Кира улеглась на заднее сиденье, однако призраклейтенанта Бурлаки все еще тревожил ее воображение, заставляя то и делосотрясаться в конвульсиях смеха, пока Максим сонно не взмолился:

– Успокойся же, Кира!

Она затаила дыхание, притихла, чувствуя себяпочему-то необыкновенно счастливой. Уж не из-за этого ли «ты»? Не из-за тоголи, что ночь только началась, и если Максим сейчас и хочет спать, то ведьнеизвестно, чего он захочет через два или три часа…

– Да, спокойной ночи, – пробормоталМаксим почти неразборчиво. – Ты в самом деле можешь спать совершенноспокойно. Два дела совершенно не выношу делать в машине: есть и… приставать кженщинам!

К чести Киры следует сказать, что она сперваубедилась, что Максим уже похрапывает, а только потом дала волю слезам.

* * *