ломбард. Погода стоит такая, что можно гулять едва ли не в одной футболке. Айзек и Эгг вместе наслаждаются погожим солнечным деньком – лучшее времяпрепровождение для двух друзей. По пути им попадается фургончик с мороженым. Айзек покупает себе рожок, а Эггу – фруктовый лед. Пока он расплачивается, существо послушно прячется в кустах. Эгг впервые «обмораживает мозг», и этот опыт в буквальном смысле переворачивает его мир с ног на голову: опрокидывает его на спину, заставляет извиваться, лежа на асфальте. Они делают привал на детской площадке. Здесь довольно тихо, а качели как раз стоят чуть поодаль, позволяя им спрятаться от других, более традиционных семей. Айзек аккуратно качает Эгга. Он воспринимает это как потешную игру, пока его длинные руки не запутываются настолько, что Айзек начинает всерьез беспокоиться, не придется ли ему вызывать спасателей.

Размотав пушистые боа, они отправляются домой и срезают путь через ферму на окраине парка. Если бы город и правда был картой жизни Мэри Морэй, в центре оказалась бы именно эта ферма. Сюда они с Мэри приезжали строить смутные планы на приобретение такой же в будущем. Здесь Мэри днями ошивалась, помогая владельцам и занимаясь чисткой хлевов. Здесь, среди животных и любознательных детей, она чувствовала себя как дома – лучше, чем в самых претенциозных винных барах и дорогих итальянских ресторанах.

– Так забавно, – с улыбкой сказала она однажды, – что самую сильную ностальгию по дому у меня вызывает невыносимый запах навоза.

Айзек покупает немного разного корма в коричневом бумажном пакете и – пока все чисто – выпускает Эгга, чтобы он мог сам угостить животных. Поначалу Эгг опасливо прячется за ногами Айзека, потом решается вытянуть свои длинные руки и осторожно подставить ладошки с кормом козам, ослам и свиньям. Постепенно он входит во вкус. Наблюдая за животными, Айзек с удивлением осознает, насколько Эгг от них отличается. Он присматривается, думает и принимает решения – прямо как люди. Он почти научился человеческому языку, хотя для слов с трудными согласными его речевому аппарату очень не хватает зубов. Как, например, для слова, которое он пытается произнести сейчас. Он поворачивается к Айзеку, который стоит у забора грязного загона и смотрит на стаю не слишком дружелюбных гусей. Замечая Эгга, они грозно выпячивают белые грудки. В ответ Эгг начинает, не без удовольствия, дразниться, высунув язык. В конце концов гуси теряют к нему интерес и вразвалку уходят прочь от забора.

– Биббоуы? – спрашивает Эгг, обращаясь к Айзеку. Он всегда говорит так, будто подцепил самую ужасную в мире простуду, но Айзек с каждым днем понимает его все лучше.

– Гиббонов здесь нет, – качает он головой. – Может, они есть в зоопарке. Здесь точно нет.

Эгг снова поворачивается к забору и сквозь щели пытается заглянуть в загон. Гусей нигде не видно. Он переминается с одной маленькой желтой ножки на другую и причмокивает маленькими желтыми губками.

– Уаууу, – печально заключает он.

По дороге домой приподнятое настроение Эгга не портит даже то, что он снова сидит в слинге с кепкой Айзека на макушке. На этот раз на него хотя бы не нацепили солнечные очки – главным образом потому, что, пока Айзек считал ворон, Эгг выбросил их в загон для свиней. Айзек тоже чувствует воодушевление. Может быть, причиной тому – весеннее солнце, оставляющее невесомые поцелуи на его свежевыбритых щеках, или наконец-то сброшенная с головы тяжелая шапка волос. Даже с увесистым садовым гномом и полной бутылкой удобрения в пакете Айзек шагает по тротуару едва ли не вприпрыжку. Эгг тем временем не упускает возможности одарить своим «ооооооо» почти все, мимо чего они проходят. Восхищенного «ооооооо» удостаивается весь облепленный жвачками уличный фонарь, мопс с молочными глазами, такой тучный и древний, что на прогулку его вывозят в коляске, и даже дом Айзека, который Эгг никогда не видел снаружи. Ему страшно понравились заросшие, нестриженые кусты и возносящаяся вверх фасадная стена из светлого кирпича, которую с обеих сторон подпирают точно такие же соседские фасады. Айзека вид собственного участка в восторг не приводит. Как только он сворачивает к дому, его внимание привлекает лежащая на пороге посылка.

– Это еще что такое? – спрашивает он скорее себя, чем Эгга.

Эгг понимает все буквально. Он вытаскивает из слинга руки и роняет на землю. Они катятся к двери, разматываясь, будто упавшие рулоны туалетной бумаги, пока не врезаются в посылку. Пока Айзек с Эггом на груди идет по дорожке, ведущей к дому, на другом ее конце желтые ладошки на ощупь находят завернутую в коричневую бумагу посылку, подхватывают ее и тянутся обратно. Эгг поднимает добычу повыше и изрекает:

– Ба бабять а саббых дибях. Субобю уой.

Айзек догадывается, что он читает надпись на бирке. Ярлычок висит на зеленой ленте, опоясывающей высокую плоскую посылку. Большим и указательным пальцами он разворачивает бирку надписью к себе.

– На память о славных деньках, – читает он вслух. – С любовью, Джой.

Больше Айзек не произносит ни слова. Убедившись, что горизонт чист, он позволяет Эггу вылезти из слинга, отпирает дверь, заходит в прихожую и ставит полиэтиленовый пакет на пол рядом с обувью Мэри. Эгг тащится на кухню, а Айзек садится у подножия лестницы. Он еще раз читает надпись на бирке, развязывает ленту и осторожно стягивает с нежданного подарка коричневую бумагу. Под ней обнаруживается черная рамка высотой с Эгга и вдвое шире. Под стеклом заключен черно-белый коллаж из его с Мэри фотографий, которые Айзек отправлял Джой, и множества других снимков, которые он никогда раньше не видел, о существовании которых он даже не подозревал. На одном – сделанном на презентации их первого совместного творения – они с Мэри баюкают книгу «Это не собака», как младенца. На другой кадр они попали во время своего рождественского забега по пабам – в костюмах Иосифа и непорочной тезки Мэри с завернутой в одеяло куклой на руках. Одна из самых недавних фотографий была сделана пасмурным июньским днем в Шотландии, на мосту Мэри, сразу после того, как ей почти удалось столкнуть Айзека в воду. В этом коллаже собрана вся жизнь Мэри и Айзека, и он потрясает своим совершенством. В груди Айзека вздымается странное, незнакомое чувство, и на мгновение он пугается, что его вырвет прямо на рамку. Вместо этого на стекло капает слеза – и он понимает, что ошибся. Он плачет. Когда он в последний раз плакал? Должно быть, не одну неделю назад. Он морщится, трет глаза кулаками и начинает хныкать, как грудничок. Все его тело