— Лягушонок, ночью полагается плавать без купальника. И без плавок.

— Нет, пожалуйста, нет! Мне страшно! — И убежала к себе со слезами. Поплыл к буйку, чтобы не взять её силой. Зашёл — она плакала, уткнувшись в подушку. Худенькие плечики вздрагивали. Он положил руку ей на спинку:

— Ну, что ты! Сплаваем, когда ты привыкнешь… к морю. Спи, лягушонок.

И ушёл к себе. Завтра я её напою. Я так напою, что она не пошевелится.

Утром сказал, что они поедут в ресторан:

— Платье — люкс. Тебе пойдёт, очень. Но волосы не надо распускать. Танцевать умеешь? Ходила на дискотеки?

— Даже в кружок бальных танцев. Я люблю танцевать!

Она была оживлена, улыбалась…

Это был последний день, больше она не улыбалась до самого отъезда. Только плакала.

— Отлично. Знаешь, они так вкусно готовят и рыбу, и крабов! И вино прекрасное. Мы поедем на такси, чтобы я тоже мог выпить.

А в Москве Надя не отходила от Натальи Николаевны.

И не могла смотреть ей в глаза, материнское сердце обмануть невозможно. Она чувствовала, что от неё скрывают что-то важное. Катя, где она, что с ней?

— Наденька, вы что-нибудь знаете о Кате? Скажите правду, Бога ради!

— Наталья Николаевна, с ней всё в порядке. Она позвонит вам! Это в Москве можно звонить в любую минуту.

— Неспокойно мне.

— Вам нельзя волноваться. Она делает это, чтобы вы были здоровы!

— Что делает?

— Работает! Я ей обещала, что у нас всё будет хорошо. Я увольняюсь, но никто пока не знает этого. Уйду, когда вы будете в санатории, я обещала Кате. Наберитесь терпения. Она обязательно позвонит, когда сможет.

— Чует моё сердце, вы не всё мне говорите.

— Честное слово, я знаю ровно столько, сколько вы.

Платье было фирменное. У всех Луизиных девочек для ресторана были такие платья, один фасон и материал, только цвета разные. Оно струилось, облегая тело.

— Лягушонок, его надевают без белья, чтобы не торчали всякие резинки и застёжки.

У него был отличный английский костюм и фирменная рубашка.

Глянул в зеркало в гардеробе — они были прекрасной парой! Выпили на брудершафт, но не целовались, он никогда не целовал девочек Луизы.

— Теперь будешь говорить мне «ты». Ты, Олег!

— Ты, Олег! — улыбнулась ему.

Ей всё нравилось! Она впервые была в ресторане, тем более, в таком роскошном. И рыба таяла во рту. И прекрасное вино.

— Только одну рюмку, больше не надо, Олег, пожалуйста! Я быстро пьянею, потому что не пью вообще.

Они танцевали, это было чудесно. Он чувствовал сквозь платье её всю. Она подчинялась каждому его движению. И он хотел её нестерпимо, всё сильней и сильней. Пил виски рюмку за рюмкой. Вроде не пьянел.

Но вдруг решил — хватит. Больше я не намерен ходить вокруг да около.

— Всё, поехали домой.

Подошёл к столу, не садясь, подозвал официанта, положил ему деньги в папку. Взял её за руку и повёл к выходу. Молчал в такси. Сейчас он покажет этой девке, проститутке, которую десять дней, как оплатил! А она морочит ему голову.

Вышел, открыл ей дверцу. Она сняла босоножки и прошла к себе. Снял на ходу пиджак и туфли, пошёл следом.

Взял за плечо:

— Считай, время ухаживания кончилось. — И дёрнул змейку. Платье упало к ногам, а он уже нёс её к постели, и она беспомощно билась в его руках.

— Не дёргайся, хватит. Ложись, я сказал! Дразнила меня три дня, дрянь. Ты должна была лечь в первый же день, в первое утро! Убери руки, не дёргайся!

Взял её, наконец. И это было, как глоток воды после долгой жажды. Но она мешала ему напиться, дёргалась, извивалась. Прижал ей плечи локтем.

Он больше не будет с ней церемониться! Не позволит какой-то девке издеваться над собой!

И вдруг она и вправду затихла. И как-то обмякла.

Остановился. Притворяется? Похлопал по щекам. Сильнее. Да нет! Не дышит! Умерла? Потеряла сознание? Потащил в ванную. Положил, включил холодную воду. Лил плотной струёй в лицо и бил, бил по щекам.

Она открыла глаза. Метнулась от него, как позволяла ванна, сжалась в комок. И смотрела с ужасом и отвращением.

Его взбесило — отвращение. Вытащил на пол и снова взял, зло, безжалостно, утверждая свою власть над ней. Доказывая, что имеет право! Она рыдала, голова моталась из стороны в сторону. Наконец, встал, тяжело дыша. Снова полил её сильной струёй из душа прямо на полу. Хорошо полил. Потом бросил простыню:

— Вставай! Иди к себе. И подумай, как ты себя ведёшь. Я тебя не гулять сюда привёз, ты это прекрасно знаешь. Вставай, кому сказал. Вытрись. Иди, спи. Утром подниму на пляж.

Её шатало. Дошла до стены и пошла, согнувшись, одной рукой держась за стену, другой придерживая простыню. Лица он не видел, она отвернулась к стене. Сам стал под душ. Теперь она будет шёлковая! И будет «всё включено», зелёный свет, всегда, когда он захочет!

С этой мыслью заснул, как убитый.

Проснулся среди ночи — она плакала в своей комнате. Громко, в голос, горько и безутешно, как ребёнок.

Он протрезвел и не знал, что делать. Будет только хуже. Придётся объяснить, что у него не было выхода. Не сейчас, пусть поплачет, завтра. Завтра я ей объясню, как они будут жить. Не насиловать же её каждый день!

Она всё плакала. Он спрятал голову под подушку. Пойти, посмотреть, как она? Может, лежит в луже крови… Ты скотина, Олег. Какая же ты скотина! И заснул опять.

Проснулся на рассвете. Он здесь всегда просыпался в это время, в предчувствии счастья. Сейчас он окунётся, вода будет теплее воздуха, и поплывёт!

Но первая мысль — как она там. На цыпочках подошёл к двери, за ней было тихо. Это могло быть в двух случаях… открыл дверь, близко подходить побоялся. Спит, слава Богу. Дышит.

И выбежал к морю, плыл, как спринтер, никогда — с такой скоростью. Обычно, медленно, наслаждаясь каждым взмахом.

У буйка остановился. Надо подумать, что я ей скажу. А если не обсуждать, что было, то было? Довела!

Дальше — или по-хорошему, или так. И вообще, кто она такая?! Проститутка, пусть начинающая. Но почему я не могу называть её девочкой, как других? Это, как поставить клеймо. И по имени не могу, будто знак равенства. Откликается на лягушонка, пусть так и будет. Что-то маленькое и жалкое.

Сегодня не стану её воспитывать, пусть отойдёт. А завтра всё объясню по полной программе. И ночью — полная капитуляция, полная. Сама придет, сама разденется и ляжет.

И опять волна непреодолимого желания, как ни с одной девочкой, несмотря на все их фокусы. Надо с этим что-то делать. Устрою шоу с переодеванием, посмеюсь, и будет секс, и ничего личного.