— Я все равно считаю, что Фостер опасен, — теперь в разговор вмешался все это время молчавший Альберт. — Этому человеку нельзя доверять. Обвешайте его хоть сотней датчиков, он все равно найдет способ, как нам навредить.

— Ему больше нет смысла нам вредить, — ответил Дмитрий. — После того, что он натворил на континенте, путь ему туда заказан. Вы все видели, в каком состоянии его к нам доставили: зачем ему было так рисковать, чтобы до нас добраться? Я знаю, что он не лжет, говоря, что ему больше некуда идти. Если мы…

Дмитрий немедленно прервался, услышав стук в дверь.

— Войдите, — произнес он. В этот миг Иван оторвал взгляд от поверхности стола и с долей удивления посмотрел на Лескова — никогда прежде он не слышал от друга столь властного тона. Наверное, только сейчас Бехтрев по-настоящему осознал, насколько Дмитрий изменился. От того мальчишки, который, раскрыв рот, слушал каждую бредню Олега, не осталось и следа. Исчез и тот паренек, который носился по Москве, как сумасшедший, пытаясь урвать от жизни свою крошку. Потускнел и образ холеного молодого мужчины, баловня судьбы, который все измерял количеством цифр на банковском счету. Теперь это был человек, в котором осталось минимум эмоций, и от этого он стал жестче, хладнокровнее и, быть может, даже злее.

Затем Иван перевел взгляд на испуганное лицо солдатика, который замер на пороге кабинета, и мысленно усмехнулся. Много лет назад, когда еще существовала «стая», с таким видом «отстой» обращались к Олегу, а Дмитрий молчал, преданно кивая на каждое слово своего предводителя. А ведь глядя на нынешнего Лескова, нельзя было даже усомниться, что Сенатор с легкостью мог потягаться с Койотом за лидерство. Так почему же он предпочитал оставаться в тени?

Слова солдата отвлекли Ивана от воспоминаний о детстве. Теперь его внимание полностью сосредоточилось на говорящем, и он мысленно выругался, узнав причину визита этого паренька. Что что, а такого поворота не ожидал даже он, побывавший в самой гуще криминальных разборок.

— Кое-что произошло на «Площади Невского», — произнес солдат, переводя взгляд с Волкова на Лескова и обратно. — Это касается семьи одного из предателей. Вы дали им разрешение увидеться с их близкими, но дело в том, что…

— Да не мямли ты, — рассердился Волков.

— Прошу простить, товарищ генерал! Дело в том, что супруга Румянцева покончила с собой. Этой ночью она повесилась в спальне на ремне своего мужа.

Эти слова прогремели как гром среди ясного неба. Альберт переменился в лице, пораженный услышанным, и первым набросился на солдата:

— Вам же было велено следить за ними!

— Да, но не в спальне же, — солдат явно не готов был услышать упреки от какого-то там врача, поэтому его тон зазвучал гораздо увереннее. — Мы должны были защищать их от разгневанных людей, которые, кстати, даже не попытались разобраться с ними. Она сказала, что идет спать. Мы же не знали, что эта женщина наложит на себя руки. Да, она была расстроена, но кто не был бы?

— Что с детьми? — прервал их перепалку Лесков. Его лицо было бледным, однако голос не выдал его волнения.

— Мертвы, — чуть тише ответил солдат. — Она задушила их во сне. Подушкой. Мы даже ничего не услышали.

— Господи… — вырвалось у Альберта.

Похожая реакция была и у Ивана, разве что он не проронил ни слова. Опешив, он молча уставился на солдата, пытаясь переварить услышанное. То, что женщина попытается покончить с собой, еще можно было предугадать, но то, что она решится убить своих детей…

— Все же не выдержала позора, — тихо произнес Александр Геннадьевич, опустив голову. — И детей решила забрать с собой. Наверное, подумала, что и им житья тут не будет. Да и кто растить их возьмется после такого?

— Еще она оставила записку с просьбой никого не винить в их смерти, — добавил солдат. — И в ней она еще просит прощения за поступок своего мужа.

— Записка при вас? — спросил Волков.

— Да. Вот она, — с этими словами парень приблизился к столу и положил на его поверхность сложенный в двое клетчатый листок бумаги, на котором карандашом были написаны вышеупомянутые слова.

— Велите сообщить о случившемся Румянцеву? — уточнил парень, когда Александр Геннадьевич пробежал по записке глазами. Но вместо Волкова к нему обратился Лесков. Сейчас сохранять спокойствие ему было особенно тяжело. Мысль о том, что погибли ни в чем неповинные дети, не могла оставить Дмитрия равнодушным. Однако в эту самую минуту он вспомнил, сколько таких же ни в чем неповинных детей погибло на Адмиралтейской.

— Руководство «Площади Невского» уже прибыло? — тихо спросил он.

— Нет, еще не прибыли, — отрапортовал солдат. — Поезд будет активирован спустя пятнадцать минут.

— Хорошо, — Лесков кивнул. — Румянцеву пока что ничего не сообщайте. Пусть тела его жены и детей погрузят в вагон и доставят сюда. Если мы согласились позволить предателям увидеть их семьи, нужно держать свое слово.

— Постой, ты позволишь ему увидеть покойников? — ужаснулся Альберт.

Дмитрий не ответил, но его взгляд был куда красноречивее слов.

— Что касается записки, — продолжил Лесков, — передадите ее после того, как Румянцев «попрощается» со своей семьей. Не хотелось бы, чтобы он думал, что смерть его семьи — это наших рук дело.

Получив указания, солдат забрал записку и покинул комнату. Однако, едва дверь за его спиной закрылась, Альберт не выдержал.

— Не слишком ли все это? — воскликнул он. — Можно просто сказать, что его близкие отказались с ним встречаться, потому что им тяжело. Или, в конце концов, им неприятно его видеть. Но нельзя же привозить ему мертвецов! Человек, каким бы он ни был, уже и так обречен на смерть. Пусть хоть умрет спокойно. Он ведь не лгал, говоря, что пошел на это преступление ради семьи.

Однако слова врача не вызвали должной реакции. Иван лишь криво усмехнулся, подумав о том, что он бы не сделал такого даже ради Вики, Ромки и Димки вместе взятых. В свою очередь Волков снисходительно посмотрел на врача: Альберт был слишком человечным для нынешних реалий. Что касается Дмитрия, то его взгляд не выражал ровным счетом ничего.

— Нужно выполнять свои обещания, — тихо произнес он, наконец посмотрев на врача. — Если мы не будем держать слово в таких мелочах, о каком доверии народа может идти речь.

— Нужно оставаться человеком, — сквозь зубы процедил Альберт. — Я не оправдываю этого подонка, но мы не должны опускаться до его уровня. В конце концов, кровь его несчастной семьи на наших руках.

— Нет, он сам их убил, — ответил Лесков. — И я хочу, чтобы он знал об этом.

— Его и так через час расстреляют на глазах у сотен людей. Его бывшие друзья скандируют «смерть предателю!» Дима, не переходи черту между справедливостью и жестокостью.

Но Лесков не отреагировал на его слова. То, что решение уже принято и обсуждению не подлежит, говорил не только его взгляд — сама энергетика Дмитрия сделалась шероховатой, как наждачка. И Альберт больше не захотел тратить время на бессмысленные споры.