— Ты бы победил, если бы простил его. Прощение сделало бы тебя выше…

После разговора с Артемом в переговорной, Лесков попросил Тимура сопроводить его в отсек, где содержали арестантов.

— Неужели ты действительно выпустишь эту гниду на свободу? — не выдержал солдат, вспомнив высказывание Дмитрия касательно Эрика Фостера. — Это напоминает какое-то безумие. Сначала мы казним шестерых предателей, а затем выпускаем седьмого, который даже более опасен, чем предыдущие.

— Мы никого не выпускаем. Для Фостера эта станция по-прежнему является тюрьмой, потому что несмотря на открытую дверь, он не может отсюда выйти.

— Звучит красиво, но в жизни все гораздо сложнее, — нахмурился Тимур. — Этот наемник только и ждет, чтобы уничтожить нас взамен на прощение «процветающих».

— Его не простят, и он прекрасно об этом знает.

— Откуда такая уверенность?

— Я хорошо знаком с Советом Тринадцати и их методами работы. Фостер лицемерен и болтлив, но он далеко не дурак. Он хорошо понимает, что его ждет, если наш город будет уничтожен.

— Надеюсь, ты прав. В противном случае, не простят уже тебя. Кстати о прощении… Мы передали Румянцеву записку его покойной жены. Хорошо, что ты этого не видел. Когда ему показали тела его детей, он закричал, как безумный. Потом бросился к ним и завыл, как раненый зверь. Страшное было зрелище. Мне даже на мгновение жаль его стало. Я бы такого и врагу не пожелал.

Дмитрий не ответил. Остаток пути они проделали в молчании. Спустившись на нужный этаж, оба мужчины прошли к отсек для арестантов, и дежуривший там охранник проводил их до камеры Эрика Фостера. Когда дверь наконец открылась, Дмитрий обнаружил заключенного все в том же углу, что и в прошлый раз. Разве что сейчас он держал в руках книжку. Предметов мебели в комнате тоже не прибавилось. Зато стало холоднее, гораздо холоднее по сравнению с температурой в коридоре. Видимо, кто-то из солдат додумался в отместку еще и отключить в камере отопление.

Заметив Лескова, Эрик немедленно оживился. Он поспешно закрыл брошюрку с надписью «Русские пословицы и поговорки» и, весело ухмыльнувшись, воскликнул:

— Как я рад вас видеть, босс! Хотел лично поблагодарить вас за сдержанное обещание. Мне понравились переданные вами книжки. Правда, я ожидал, что ваша настольная книга — это «Капитал» Карла Маркса или хотя бы пособие «Как воспитать преданного медведя», но вместо этого вы передали мне «Русские пословицы и поговорки». Что же, очень патриотично с вашей стороны. И мне понравилась эта книга. Я почерпнул из нее много интересного.

Дмитрий бросил на Тимура быстрый взгляд, словно на солдате была надпись, поясняющая, кто додумался давать Фостеру пословицы. Впрочем, эту тему он развивать не стал.

— Эрик, вы больше не являетесь заключенным, — произнес Дмитрий, снисходительно посмотрев на Фостера. — Вы можете прямо сейчас занять предложенную вам комнату. Разумеется, при условии, что вы и дальше готовы с нами сотрудничать.

— Черт подери, разбудите меня, ибо я отказываюсь верить в услышанное! — воскликнул Эрик. В один миг он поднялся на ноги, весело улыбаясь. — Вы все-таки умеете держать свое слово, Барон. И вы не пожалеете. Я хорошо выполняю свою работу. Как говорят русские: каждой твари по харе!

Бровь Лескова нервно дернулась, когда он услышал, что Фостер только что сотворил с известным библейским выражением, которое в русском переводе звучало: каждой твари по паре.

— По паре, а не по харе, идиот! — возмущенно заорал Тимур. — Это ведь про Ноев ковчег, а не про драку! Харя — это морда, такая, как у тебя! А пара — это двое! Понял? Если бы я знал, что ты так прочитаешь, принес бы тебе «Гарри Поттера» Вон он — типичный «менеджер»: смотрит в книгу, видит фигу.

— Уймитесь, — перебил его Лесков.

— Да я уже давно «уймялся». Это вы его успокаивайте, — ответил Фостер. — Так, ну и где же я теперь буду жить?

— На поверхности, — ответил Дмитрий. Но, заметив, как вытягивается лицо Эрика, он с насмешкой добавил, — я имею ввиду, выше минусовых этажей, где размещаются камеры заключенных.

— Да. Я так и понял, — Фостер нервно усмехнулся, после чего направился следом за своим новым начальником.

Прошло несколько дней с тех пор, как Одноглазого доставили на Спасскую. Первое время он проводил в одиночной палате, находясь между забытьем и реальностью. Ему кололи обезболивающие препараты, которые затуманивали сознание и вызывали сонливость. В голове вились какие-то хаотичные образы вперемешку с воспоминаниями об утраченной семье и его нынешней жизни. Мелькали лица многочисленных врачей, которые в своем желании поглядеть на него скорее напоминали посетителей музея. Он слышал, что его называют Одноглазым, обсуждают какие-то наросты на его коже, используют странные слова вроде «регенерация» и «полукровка». В такие моменты Руслан предпочитал притворяться спящим, чтобы все эти люди в белых халатах не донимали его. Разговаривал он только с двумя из них — с длинноволосым мужчиной лет сорока и красивой молодой женщиной. Эти двое и объяснили ему, кем он является на самом деле. Даже позволили увидеть те самые «наросты» на его лице.

Впервые взглянув на себя в зеркало, Руслан испытал панический ужас — в отражении на него смотрело какое-то жуткое существо, половина лица которого была скрыта чем-то наподобие чешуи. Глаз отсутствовал — вместо него были все те же уродливые пластины, плотно прилегающие друг к другу. В ту минуту Руслан не закричал только потому, что врач с татуировкой предупредил его о предстоящем зрелище. И хотя он говорил, что быть «полукровкой» нормально, и такие, как Руслан, не являются огромной редкостью, легче от этого не становилось.

Подобная новость не могла не шокировать. Только ему начало казаться, что его дурацкая жизнь начала устаканиваться, как случилась катастрофа, а спустя пару месяцев Гаврилов узнал, что является наполовину монстром. А ведь прежде он не замечал за собой никаких странностей: у него не было ни подростковых «ломок», ни ночного зрения, ни уж тем более чешуи. Сейчас Руслан был даже рад, что Лиза не видит его таким. Она уже и так приняла в свою жизнь детдомовца с отвратительным прошлым и пустым кошельком. Как бы она отреагировала, узнав, что вдобавок во всему он еще и помесь человека с каким-то чудовищем?

Врач с татуировкой то и дело спрашивал его о каких-то фантастических способностях, на что Руслан лишь отрицательно качал головой. Ему начинало казаться, что он попросту бредит. Под влиянием обезболивающих видит один бесконечный сон. Вот только это было реальностью. В какой-то момент нервы Гаврилова сдали, и он накричал на Альберта, требуя, чтобы тот перестал задавать ему эти «ублюдские вопросы». Он уже и так потерял семью — неужели теперь ему придется до конца жизни выступать в качестве лабораторной крысы этой проклятой клиники?

Вайнштейн не настаивал. Он прекрасно понимал, каково сейчас приходится этому парню, поэтому решил проявить мягкость по отношению к нему. К тому же вскоре он заметил, что Гаврилов становится общительнее, когда в его палате появляется Эрика. Он даже обронил фразу, что так же, лежа на больничной койке, познакомился со своей гражданской женой. Возможно, поэтому свое имя он впервые назвал именно Воронцовой.