с другой стороны, найти его было необходимо. Хотя бы для того, чтобы прекратить эту некрасивую историю с шантажом. С другой стороны, опыт меня учил, что ничего нельзя исключать. Кто знает, какие тайны хранит дневник Каменцевой?* * *

Иван вышел из машины и открыл мне дверь.

– Мне начинает казаться, что твой «додж» – это мой новый офис. Я в нем бываю чаще, чем у себя дома. Что это? – спросила я, увидев в руках у Ивана небольшую сумку.

– Тут термос с кофе – молотым, а не растворимым, – два бутерброда с курицей из той кофейни, где мы завтракали, и яблоки. А еще Анна Павловна передала тебе пирог с черной смородиной. Я заезжал к ней утром.

– Супер. Яблоко дай прямо сейчас.

Иван вытащил из сумки розовощекий фрукт и протянул мне. Я с наслаждением откусила хрусткий кусок.

Мой помощник уселся рядом и спросил:

– Ну что, навестим Ларису Ильиничну?

– Да, пора разобраться с этим треклятым дневником. Она дома?

– Я позвонил, дома.

– И что ты ей сказал?

– Что у нас появились вопросы.

– И она так сразу согласилась опять с нами поговорить? – усомнилась я.

– Ну, не сразу, – улыбнулся Иван, – мне пришлось сказать, что у нас есть подозреваемый и она могла его видеть.

– Врунишка. Но сойдет. Главное, попасть к ней в квартиру, а там сориентируемся.

Мы медленно выехали на проспект и покатили в сторону Печерского переулка. Сегодняшний день выдался не таким жарким, как два предыдущих, но все равно было душно. На горизонте всплыли синие тучи. К вечеру наверняка хлынет дождь – подумалось мне.

– Как дела у Анны Павловны?

– Все хорошо. Они потихоньку привыкают к случившемуся. А Клавдию Наумовну все-таки забрали в психиатрическую клинику.

– Совсем плохо стало?

– Да. Видно, кто-то из жильцов не выдержал ее криков и нажаловался куда следует.

– Бедная старушка, – вздохнула я.

– А что сказал Семеренко?

– Сказал, что в Москве Алена с кем-то ссорилась, по словам соседа. Но с кем, тому разглядеть не удалось. Вроде этот эпизод расстроил Алену. Нет идей, с кем она могла говорить?

– Нет. В Москву к ней я не ездил и о ее знакомых в этом городе понятия не имею.

– Мне эта информация все утро покоя не дает. Боюсь, потребуется маленькая командировка. Полиция все еще упирается в одну версию, хотя Кирьянов, похоже, уже начал сомневаться. Так или иначе, до Москвы они не скоро доедут, – я достала телефон и нашла в сети расписание полетов в столицу.

– Забронируй два билета, – сказал Иван.

– Ты что, со мной собрался? – удивилась я.

– Борис Михайлович поручил мне помогать тебе каждый день, пока не проявится результат. Ты же не против?

– Нет, не против, – я постаралась, чтобы мой голос звучал максимально нейтрально, но Иван заметил мое наигранное равнодушие и улыбнулся.

Пришлось отвернуться к окну и сменить тему разговора.

К дому Коневой мы подъехали через двадцать минут. Помня о канавах во дворе, Иван припарковал машину на въезде, и до двери подъезда мы шли, прыгая через рытвины, поросшие лопухом. Под мусорным баком лежал все тот же вальяжный кот. При нашем появлении он приоткрыл один глаз, и под его пристальным взглядом мы так и дошли до дома.

Лариса Ильинична встретила нас с бо́льшим энтузиазмом, чем в прошлый раз. Видно, информация о том, что у нас есть сторонний подозреваемый, успокоила ее.

– Это Светлов? – спросила она. – Можете не говорить, и так вижу, что он. Хоть и женился на этой своей поварихе, а забыть Аленку не мог. Часто под ее окнами ошивался, даже когда она в Москву переехала. А повариха ему сцены устраивала в стиле японских самураев.

– Это вы о его жене? – спросила я.

– А о ком еще? Такая ревнивая дура, что непонятно, как он все это терпит. Ну, что тут скажешь – два сапога пара. Что вы хотели еще узнать?

Лариса Ильинична провела нас в гостиную, и мы опять оказались на знакомом диване.

– Сейчас чай сделаю, посидите, – спохватилась хозяйка и унеслась в кухню.

Оттуда донесся звон чашек и сопение чайника на плите.

Я обернулась. На стене, среди других фото, висел заметный портрет Блока. Он выделялся своим большим размером и красивой рамкой с вензелями в старинном стиле. Только сейчас я обратила внимание, что экспозицию составляли исключительно снимки знаменитых писателей и деятелей культуры. Может, портрета любимой племянницы тут не было не потому, что Конева ненавидела девушку, а потому что фото родственников держала в каком-нибудь альбоме, а не на стене?

Пока я размышляла, Иван быстро перегнулся через спинку дивана и заглянул за портрет.

– Есть, – прошептал он, – тут какая-то тетрадь.

Я прислушалась к движению на кухне. Конева как раз разливала по чашкам кипяток.

– Бери, только быстро.

Иван завозился у меня за спиной.

– Быстрее, – подгоняла я шепотом.

– Не могу быстрее, он прикручен к раме веревкой.

Я выглянула в коридор, откуда была видна раскрытая на кухню дверь. Тетка Алены ставила чашки на поднос.

– У тебя минута, – прошипела я и рванула на кухню.

Хозяйка как раз ставила на поднос пластиковую сахарницу и раскладывала чайные ложечки.

– Давайте помогу, – с улыбкой сказала я Ларисе Ильиничне, протягивая руки к посуде.

– Спасибо, мне не тяжело.

– Ой, Лариса Ильинична, у вас что, помойка во дворе горит? – с нарочитым изумлением спросила я, выглядывая в окно.

– Господи, только не это! – простонала Конева, опуская поднос и отдергивая кружевную занавеску, – не двор, а наказание. Помойка у тротуара стоит, все похожие туда бычки бросают, вот и загорается. А иногда мальчишки просто так, из прихоти, мусор поджигают. Жить невозможно!

Она покрутила головой.

– Да вроде не горит, с чего вы решили?

– Запах горелого почудился, – ответила я.

– Так это просто помойка пахнет, – махнула рукой Лариса Ильинична, – или соседка сверху опять готовит. Вечно у нее все пригорает. Бабе пятьдесят пять лет, а