все ярче проступает на моей коже, а я думала такого уже не случится после ожогов... Наши руки переплетаются - я чувствую все его тревоги, а он получает от меня покой и уверенность, что все будет хорошо - не о том волнуешься, милый мой мальчик...

Я хочу его поцеловать, и отстраняюсь. Он испуганно поворачивается, и пытается задержать мои руки, но я никуда не ухожу - я просто перемещаюсь, чтобы мне было удобнее.

Я снова рядом и склоняюсь к его совершенному лицу. Он внимательно и настороженно смотрит, как будто не понимает, что я собираюсь делать. А я целую его в открытый лоб, он прикрывает глаза, я сдерживаю улыбку, перехватываю ладонями его лицо, чтобы не вздумал увернуться (откуда такие мысли, он и не собирался...) поочередно целую его в закрытые веки, кончик носа - он улыбается, облизывая пересыхающие губы. Они уже приоткрыты и ждут, когда дойдет очередь и до них...

Он отдал мне инициативу - или боится меня спугнуть, или настолько слаб, или ему просто нравится, как я исследую его лицо губами.... Мои глаза закрываются сами, но я хочу видеть в его глазах свое отражение. Я хочу видеть его глаза, но они прикрыты длинными ресницами... мне обидно, и я его наказываю - специально обойдя вниманием губы, целую щеки, скулы, подбородок, спускаюсь к шее... он распахивает глазищи и так же обиженно и укоризненно смотрит на меня. Мне становится смешно, но он не дает долго насмехаться над его выражением лица, мокрые руки неожиданно сильно обхватывают меня за плечо и затылок, и он приближает мои губы к своим, преодолевая упрямое сопротивление - на самом деле я тоже этого хочу, но вредничаю. Риль останавливается в последний момент, когда расстояние тоньше волоска, но все равно он словно спрашивает разрешение, опомнившись, что нарушил мои собственные планы.

Голубые глаза потемнели, они сейчас близко-близко, и в них плещется море беспокойства - я ничего не испортил? И я глажу его затылок успокаивающими круговыми движениями подушечек пальцев, спускаясь к ямке на шее, и прикрываю глаза.

Умничка... Запомнил, что я не прощу больше насилия... Мои губы расплываются в разрешающей улыбке, и он с облегчением прижимает меня еще крепче, накрывая мои губы своими...

А вот теперь я хочу страсти, но он сдерживает себя, хотя я же чувствую, как напряжены его руки, он готов затащить меня к себе в не слишком просторную бадью, но вместо этого начинает дразнить сам. Кончик его языка обводит контур моих губ... Господи... отчего так горячо и трепетно?... щекотно и захватывающе... аах... словно по оголенным нервам... Я хочу облизнуться, но он не позволяет, осторожно проникая в мой рот и снова проводит кончиком языка, теперь уже по внутренней стороне губ... чей это стон? мой или его? или наш общий?...

Я прижимаюсь сама, и теперь довольно улыбается этот остроухий паршивец... Ну же! Я обхватываю его затылок и притягиваю ближе, пытаясь овладеть сама его губами, и он перемещает свою руку с моего плеча на спину, и прижимает еще сильнее, но при этом не пускает в свой рот... хныы... я обижена, я хочу его, я хочу выпить его поцелуи - они так опьяняюще сладки и полны яда - он меня травит ими, как я потом смогу без них жить?...

Я хочу власти над его телом сейчас... уже...немедленно!... но он продолжает издеваться. Я тяну его за волосы, причем от непонятной обиды дергаю очень сильно. Волосы шелковистые, и хвост легко рассыпается светлым ливнем, пряди падают в воду и намокают, но я этого уже не вижу, я пытаюсь отстраниться...

И вот теперь он уже полностью удовлетворен своей маленькой местью за то, что я видела его слабым и растекшимся, словно лужица - он яростно впивается в мои губы, подчиняя себе, разрешая вторгнуться, устроить «бой», и я от этого коварства принимаю новые правила, и сама не замечаю, что инициатива снова у меня, а он лишь скользит по моей намокшей одежде ладонями, не позволяя отстраниться... хм... да я и не собиралась... Только воздуха не хватает... И я же хотела видеть его глаза. Хотела? Но не могу поднять ресниц - мое тело перестает слушаться, меня начинает потряхивать, когда я ощущаю, как изменилось его дыхание, как еле заметно дрожат его руки, как вместо еле слышных чувственных стонов, прорываются хриплые нотки...

- Все... - неимоверным усилием воли я заставляю себя оторваться. Мозг уже дал команду, и тело повело назад, уходя из его поля, разрывая невидимые нити, связавшие нас, а губы все еще тянутся к моей синеокой мечте...

И тут словно холодной водой окатили: что же будет, когда мечта станет реальностью?

Риль мгновенно чувствует перемену:

- Ань, что? - испуганно распахивает глазищи.

Прочь посторонние мысли - мечта еще не воплотилась! Я перевожу дыхание, заставляя уйти страх из моих глаз - он не должен видеть мое отчаяние. Он должен видеть меня такой, какой я хочу остаться в его памяти:

- Все хорошо, мой ангел, пора заканчивать омовение.

Досада, промелькнувшая на его лице слишком заметна, но она тут же сменяется заинтересованностью и предвкушением более интригующего, но вдруг смущенно (уже в который раз видеть смущение на лице, умевшем держать холодную маску, так забавно) опускает голову, неловко поворачивается, чтобы взять намокшее полотенце, что было под его головой.

- Я поищу другое или что-нибудь подходящее, - обещаю я, собираясь отойти.

Он вскидывается:

- Побудь еще рядом...

- Вылезай, вода остыла.

Он смущается еще больше, но начинает подниматься, одновременно разворачивая мокрое полотенце, чтобы прикрыться. Я пытаюсь перехватить его, но он упрямо не отпускает:

- Ань... хорошо, поищи другое, - он поворачивается ко мне спиной и замирает, а я могу лицезреть прекрасный стройный торс, красивый изгиб позвоночника, трогательные ямочки на пояснице, упругие ягодицы и стройные ноги. Мокрые волосы прилипли к плечам и спине, но в сочетании с мраморно-белой кожей, он мне кажется богом, моей персональной скульптурой древнего божества не имеющей цены... бесценной, ибо такая красота, воплощенная в застывшем античной скульптурой парне, не должна радовать глаза всех желающих - его хочется поместить в святилище и любоваться им, преклонив колени, и быть единственной Жрицей, а я... я обрываю мысли, стремительно понижающие мою самооценку и призываю на помощь иронию, потому что только что поняла, почему он так застыл:

- Радость моя, тебе не кажется, что это я могла бы изображать из себя целомудренность, мне, вроде, как невесте,