покончить и перейти к следующему испытанию; но если вы предпочитаете избегать конфликтов и не любите разочаровывать людей, вы можете оставаться в токсичной ситуации гораздо дольше, чем следовало бы. То же самое относится и к неряшливой середине: некоторые люди благоденствуют в хаосе; другие парализованы этим. Что касается нового начала, некоторые люди приветствуют новизну; другие ее боятся – им нравится, чтобы все шло свои чередом.

Меня удивило процентное соотношение людей, которым не понравилась каждая фаза. Я спрашивал всех участников проекта, какая из трех фаз была для них наиболее сложной. Я ожидал, что бесспорно доминирующей будет неряшливая середина. Я ошибался. Самое большое число людей, 47 процентов, действительно ответили, что самой трудной была середина, но 39 процентов (не так уж и далеко отстоящая цифра) сказали, что труднее всего было прощаться. 14 процентов назвали новое начало.

На первый взгляд, эти данные напоминают нам о том, что трудно даются все эти три стадии преодоления больших жизненных изменений. Этот процесс вселяет страх не только в вас одних. Но на более детальном уровне наши выводы указывают на то, что для большинства из нас чрезвычайно сложной задачей является прощание, а то, что следует дальше, и подавно. Обнадеживающие же новости состоят в том, что большинство из нас считает, что начать все сначала относительно легко.

Вот как эти сверхспособности и криптониты проявляются в реальной жизни.

«По крайней мере, я знаю, что в объятиях Бога он будет в безопасности»

Четверо из десяти участников моего исследования сочли, что труднее всего прощаться. Психологи установили целый ряд условий, от неприятия потерь до парадокса выбора, которые могут объяснить, почему это именно так. Среди представителей этой группы мы обнаружили определенные общие черты.

Некоторых отягощает эмоциональный багаж прошлого. Джина Бьянкини, потерявшая отца, когда ей было 12, и работу в качестве главы социальной сети Ning в 37, сказала: «Хуже всего у меня получается расставаться. Я переживала по поводу каждого разрыва с важным для меня парнем (независимо от того, кто был инициатором расставания – он или я) на протяжении как минимум двух лет. Чтобы понять почему, вовсе не требуется быть психологом. Я никогда не грустила по своему отцу. Я до сих пор еще с этим не смирилась».

Другие беспокоятся о том, что будет дальше. Много лет Лиза Людовичи испытывала непреодолимое желание уйти с работы в сфере интернет-продаж, прежде чем наконец это сделала. «О, долгое прощание для меня действительно долгое, – рассказывает она. – Я была в ужасе. Что обо мне подумают люди? Чем я буду питаться? Что произойдет, если моя мама позвонит и попросит 800 долларов за аренду? Я всегда была такой – страх подвести людей, страх сделать что-то для себя. Я никогда не ставила себя на первое место, пока не бросила работу и не сказала: “Я буду жить так, как я хочу”».

Некоторые убиты горем из-за того, что они потеряли. После смерти сына-подростка Ниша Зенофф стала посещать сеансы групповой психотерапии. Разочарованный неспособностью Ниши двигаться дальше, психотерапевт однажды бросил в нее подушку. «Вот, попрощайся со своим сыном, – сказал он. – Я посмотрела на него и сказала – я не могу повторить, но это начиналось с буквы «х». Я ответила ему: “Никогда не советуйте родителям попрощаться с сыном или дочерью. Это совершенно неуместно. Я никогда не попрощаюсь. Я всегда буду здороваться”. Уже тогда я знала, что исследования показали: иногда сохранение связи с тем, что было потеряно, помогает всем нам жить дальше».

А кому-то просто грустно прощаться с тем временем, когда они были счастливы. Эван Уокер-Уэллс был звездным учеником в своей элитной средней школе в Бруклине. Окончив школу, он добровольно участвовал в предвыборной кампании Обамы, а затем поступил в Йельский университет. В середине первого курса врачи обнаружили у него в груди опухоль размером с грейпфрут; это была неходжкинская лимфома четвертой стадии. Он вернулся домой на шесть месяцев химиотерапии. «Примерно через 13 месяцев после начала лечения у меня начались странные ощущения в груди, – рассказывает он. – Оказалось, что это ничего не значит, но именно тогда я понял: боже мой, неужели я так никогда и не выгребу из этого дерьма? Я должен попрощаться с мыслью о том, что я абсолютно неуязвим и могу делать все, что захочу. Я должен смириться с тем, что мне всегда придется иметь дело с системой здравоохранения, с которой мои друзья не соприкоснутся лет до 60–70. И это было отвратительно».

В то время как большинство людей считают, что прощаются со своим криптонитом, другие полагают, что это их суперсила. Эмбер Александер настолько привыкла хоронить друзей и родственников после череды потерь в возрасте слегка за 20, что, когда через несколько лет у ее сына диагностировали опухоль головного мозга, она не зацикливалась на том, что потеряла. «Когда Эли впервые поставили диагноз, я вдруг поняла, что ничего не контролирую, что довольно сложно для фанатика контроля. Но к тому времени я к этой мысли уже привыкла. Как сказал кто-то более мудрый, чем я: “В конце концов, я считаю, что Эли – сын Бога”. Мне нравится быть его земной матерью, но если он действительно перейдет из этой жизни в следующую, то, по крайней мере, я знаю, что в объятиях Бога он будет в безопасности».

Нина Коллинз всегда была развитой не по годам. Родившись в Нью-Йорке в семье хиппи, состоявшей из представителей разных рас, она получила свою первую работу в 13 лет, окончила среднюю школу в 16, переехала в Европу в 18, а затем вернулась домой в 19, чтобы воспитывать младшего брата после того, как ее мать умерла от рака. У Нины было несколько профессий, несколько браков и несколько домов. «Я очень решительно прощаюсь, – рассказывает она. – Я помню, как умирала моя мать. Я тогда подумала: “Ну вот, это происходит, теперь всем этим придется заняться мне”. То же самое и с переездом, открытием и закрытием бизнеса. Я делаю это постоянно, и мне это очень нравится. Мой психотерапевт однажды сказал, что у меня недостаточно развито чувство привязанности. Я думаю, это потому, что моя мать умерла молодой. Но я отчетливо понимаю, насколько коротка жизнь, поэтому хочу новых впечатлений».

«Первое, что я сделала, – так это нецензурно выразилась»

Неряшливая середина неприятна многим, хотя каждый, похоже, считает беспорядком разные ее аспекты.

Для некоторых самое сложное – оказаться в ситуации, к которой, как им кажется, они совершенно не готовы. Дженни Винн, уроженка сельской Оклахомы, пережила два эпизода клинической смерти: первый в возрасте шести