– Предупреждение. Тот, кто послал клинок,надолго это запомнит! – отозвался Мефодий.

Сам того не замечая, ладонью он энергичнопровел по лицу, точно снимая с него паутину, и с прежним, спокойным иприветливым, выражением посмотрел на Даф.

– Ты чего? – спросил он судивлением.

– Ничего, – сказала Даф, избегая смотретьна него.

Она видела лицо Мефодия в тот миг, когда взрачках его зажегся огонь. Оно изменилось до неузнаваемости. Это было лицодемона – жестокого, яростного демона, не знающего пощады. А если так, зло ужепустило в Мефодия корни. Корни эти оплетали его внутри, проникая в самыесокровенные уголки. Для зоркой Даф это уже было очевидно. А вот догадывался лиоб этом сам Мефодий?

***

Ирка играла с Антигоном в шашки, думая о чемугодно, только не об игре. Доска была сама по себе интересна, как и большинствопредметов, имеющих отношение к магическому миру. Составленная, по легенде, измозаичных обломков плит Храма Вечного Ристалища, доска была непредсказуема.Порой самая обреченная шашка проходила на ней в дамки, вопреки всем законамигры. Иногда же положение шашек менялось безо всякой на то причины, и тыпонимал вдруг, что вместо выигрышной партии ты играешь совсем другую, явнопроигрышную. Пользуясь тем, что мысли Ирки были далеко, Антигон неизменно выигрывал,и с каждой новой победой нос его все больше раздувался от гордости.

– Тупой монстр снова побил гениальнуюхозяйку! – закричал он после третьей победы.

– А вот это уже наглый наезд! И вообщенескромно! – сказала Ирка, привычно перетасовывая прилагательные и врезультате получая хамское утверждение, что «гениальный монстр побил тупуюхозяйку».

Неожиданно холодный ветер ворвался в «Приютвалькирий». Ирка встала, чтобы закрыть окно. Лес вокруг приюта был залитгустым, багровым, быстро меркнувшим сиянием.

– Матвей?! – неуверенно позвалаИрка.

Тишина. Все еще сомневаясь, не причудливая лиэто игра заката (последнее время она даже паутину на лампе принимала за элементмагической защиты), Ирка оглянулась. Ее удивило, что Антигон зачем-то влез сногами на стол и раскачивается, согнувшись, точно подросток, который, играя ввойну, притворяется раненным в живот.

Не успела Ирка поинтересоваться, что это зацирк, как Антигон вскрикнул, взмахнул руками и совсем не картинно упал состола. Ирка бросилась к нему, окликнула. Кикимор неудобно лежал на боку, неподавая ни малейших признаков жизни. Лишь приложив к его губам зеркало, Иркаубедилась, что дыхание, хотя и слабое, все же есть.

С усилием подняв Антигона – он был довольноплотен, хотя и невелик ростом, – Ирка положила его на кровать изаметалась, не зная, что ей делать. Внезапно лужица чая на столе, с котороготолько что свалился Антигон, пришла в движение и, растекаясь, сложилась вбуквы:

ЭТО БУДЕТ ТЕБЕ УРОКОМ. МБ.

Антигон слабо застонал, точно эти буквыпричинили ему новую муку. Ирка прочитала, спустя томительное мгновение поняласмысл и, вскинув лицо к потолку, оскорбленно крикнула:

– Нет, это не мне! Это тебе будет уроком,Буслаев!

Мефодий явно переусердствовал. Посылаяпредупреждающий заряд магии, рассчитанный на валькирию, он никак не думал, чтоон достанется кикимору. Что мамонту щелчок, то боксеру нокаут.

Дойчен зольдатен увд официрен, марш, марш нахостен ауф шпацирен...

Немецкая военная песня

Арей промокнул упавшую с пера каплю изадумчиво лизнул подушечку пальца языком.

– Вторая... резус отрицательный... Теперьпонятно, почему так мажет, – сказал он задумчиво.

– Принести другую чернильницу? –предложила Улита.

– Не стоит. С каждым годом малютка Лигулстановится все невыносимее... Отчеты надо писать второй группой. Заявки –первой отрицательной. Жалобы и протесты – третьей положительной. Личные ипоздравительные письма – любой группой, но исключительно положительнымрезусом... Можно подумать, в Канцелярии у него сидят одни вурдалаки... Нузачем, скажи, тебе этот резус сдался, а? – сказал Арей, обращаясь кпортрету.

Горбун глубокомысленно промолчал.

– Ты ничего не забыла сделать? –продолжал, обращаясь к Улите.

Секретарша честно задумалась.

– Вообще-то я много что забыла. Но вроденичего срочного, – сказала она неуверенно. Губы Арея тронула усмешка.

– Ничего срочного, говоришь? Ну-ну... Аковер-самолет забрала из химчистки?

Улита застонала.

– Кто просил Чимоданова его туда сдавать?

– Ты и просила.

– Я?! Я велела ему и Нате прибраться вприемной. Всего лишь! Мне и в голову не могло прийти, что эти лентяи сдадутковер – и куда? В лопухоидную химчистку!

Арей посмотрел в окно.

– Как там назывался этот московскийрайон, где химчистка?.. Сам ковер еще полбеды, но если лопухоиды попытаютсяотпороть кисти, воронка будет впечатляющей... В общем, на твоем месте я быпоспешил.

***

Улита выскочила из кабинета, однако вопрекиожиданиям шефа телепортировать никуда не стала. Далее буркнула что-то в духе:часом больше, часом меньше – никуда этот лопухоидный мир не денется. Спихнуврегистрацию комиссионеров на Мефодия, она вручила ему печать, а сама торопливовыскользнула из особняка.

Пересекла Дмитровку, нырнула в переулок исразу же, у уличного телефонного автомата, остановилась позвонить. Звонила онастранно – не снимая телефонной трубки и не вставляя карты. Лишь начертила наавтомате ногтем защитную руну. Увязавшийся за ней комиссионер, маскировавшийсяпод благонадежного, средних лет бизнесмена, ушел под асфальт, рассеяв в воздухетухловатый запашок пролитого рыбьего жира. Проводив его звуком «пуф!», Улита,все так же игнорируя трубку, просто набрала с десяток цифр и спокойнопроследовала дальше по переулку. Не прошло и пяти минут, как к ровному звукупроезжающих машин примешался треск и грохот.

– О, вот и мой лягушонок в коробчонкеедет! – сказала Улита, выскакивая на середину проезжей части.