Они сидели на кухне вдвоем. Зозо и Дафна,заглянувшая, чтобы захватить свой рюкзачок Эдя и его загадочная невеста уехалиеще утром, таинственные, как два недобитых шпиона. Закончив разглядывать синяк,Зозо переключилась на свои пальцы.

– Вот, Даша, что я хочу тебесказать! – заявила она, с удовольствием созерцая их. – Запомни одинраз и со ссылкой на меня. О том, насколько хорошо природа потрудилась надженщиной, можно судить только по пальцам ног и по форме ногтей. Если пальцы непроработаны или ногти неизящны – природа схалтурила.

Даф запомнила. Как у всех стражей света,память у нее была уникальная. Если хорошо постараться, она смогла бы дажесказать, чем пах ветер 14 августа 1291 года, или с закрытыми глазамивоспроизвести страницу газеты, которую читал старик в троллейбусе и на которуюона лишь однажды искоса посмотрела.

– Ах, Дашенька! Я думаю сходить кгадалке. Не снимет ли она с меня венец безбрачия? – продолжала щебетатьЗозо.

Даф опешила.

– Какой-какой венец?

– Безбрачия.

– Чушь какая-то! – честно сказалаДаф. Все же она прищурилась, проверяя, нет ли над Зозо ауры невезения. Да нет,как будто все в порядке. Значит, неприятности Зозо иного сорта.

– Ты еще маленькая, чтобы обсуждать стобой такие важные вещи, как венец безбрачия! Вот лет через... э-э... двадцать,если хочешь, вернемся к этому разговору... – надулась Зозо.

– Хорошо, – согласилась Даф и честносделала себе пометку в мысленном блокноте: «Вернуться к такому-то разговоручерез семь тысяч дней». Считать лопухоидное время в днях было гораздо удобнее.

– Но вы же были замужем за отцом Мефодия?Какой же венец безбрачия? – спросила она.

– Это было не замужество. Это былатрагическая случайность, – с пафосом произнесла Зозо.

– Зато у вас есть Мефодий! – сказалаДаф, думая, выиграла ли она лично от того, что Мефодий существует, или нет.Жила бы себе в Эдеме. Летала бы каждый день. Не жизнь, а малина.

Но поразмыслить об этом ей не удалось. Зозовнезапно выдала знаменательную фразу, вошедшую впоследствии во всеюмористические книги света:

– А вообще мне всегда хотелось, чтобыМефоч-ка был девочкой. Хоть бы поболтать с ним можно было по-человечески. А точто толку в этих мужиках? Забегает раз в сто лет и на все материнские вопросытолько невнятно мычит.

Даф попыталась представить себе Мефа девочкой,но тотчас воображение ее зашло в тупик. Девочка из него выходила больно уж нескладна.

Зозо тем временем отвлеклась и почти забыла,что у нее есть собеседница. Руки ее порхали, мысль перепрыгивала с предмета напредмет, а жизнь была полна радостных удивлений. На глаза ей попалась проросшаялуковица. Зозо стало жаль луковицу, и, повинуясь настроению, она сунула ее вгоршок к кактусу, попутно затопив бедолагу водой из-под крана. Затем Зозо нашлана подоконнике ручку и стала водить по бумаге. Обычная история для человека,который, рисуя шаржи, познает людей. На бумаге возникло круглое туловище.Животик рюкзачком, как у французского босса Буонапарте. Черный пиджак, белаяжилетка. На шее бабочка хлопает полинявшими крыльями.

– Кто это? – спросила Даф слюбопытством. – Папа Мефа?

– Нет. Это Тесов. Поэт, переводчик,лектор... и так далее, – сказала Зозо. Видно было, что она сама не знает,что скрывается за «так далее».

– Вы его любите? – спросила Даф итотчас усомнилась, что, рисуя человека в таком потешном виде, можно его любить.

Зозо пожала плечами.

– Он забавный, – сказала она.

– И все? Это же так мало! –удивилась Даф.

– Напротив, детка, это очень много! Этотолько в пятнадцать лет кажется, что мир огромный. Еще через пятнадцать летпонимаешь, что он маленький и тесный. Если прежде у тебя был выбор из миллионовкомбинаций, то теперь раз-два, и по порядку номеров становись! –назидательно сказала Зозо.

– И вы бы вышли за него замуж? – неповерила Дафна.

В крови у нее все еще бурлил эдемскийидеализм. Ее ужасало, что можно выходить замуж без любви.

– Ох, не знаю! Мужчины после тридцатиужасно не хотят жениться. А те, которые хотят, от этих лучше держатьсяподальше. Что-то с ними наверняка не так, – сказала Буслаева со знаниемдела.

Решив, что пора прощаться, Даф встала,заглянула под стол, где мирно дрых Депресняк – состояние почти невероятное дляэтого беспокойного создания и заметила у ножки стула расческу из темного деревас длинной закругленной ручкой.

– Вы уронили! – сказала она,протягивая ее Зозо.

Буслаева посмотрела.

– Это не моя. Эта – этой, – ответилаона высокомерно.

– Этой – кого?

– Невесты Эдькиной.

– У него есть невеста? – удивиласьДаф.

– Угу, ага... Лучше бы у него былаквартира или работа.

– Она вам не нравится?

Зозо честно задумалась, двигая в раскисшейземле луковицу.

– Не знаю... Наверное, не нравится. Онакакая-то ненастоящая, – заметила она.

– Как это?

Буслаева пошевелила пальцами, точно стараласьощупать некий трудноосязаемый предмет.

– Ну слишком идеальная. Таких людей небывает. Она не ссорится со мной, не забывает в ванной на раковине свои шампунии не грызет Эдьку, что у него нет ни копейки денег. Даже кариеса у нее нет. Помне лучше бы она курила и стряхивала пепел во все блюдца. Или на оптовом рынкеработала. Или Даже в кошельке бы у меня рылась – все какая-то человеческаячерта! – сказала она.

– Я ее ни разу не видела, – сказалаДаф виновато.

– И правильно. Нечего там видеть! Онахоть и спокойная, но словно ждет чего-то. В глазах у нее напряжение, понимаешь?И Эдька тоже такой становится. И вообще – влюбленные, они не такие. Они орутдруг на друга, кастрюлями швыряются. А эти спокойные, как крокодилы, –сказала Зозо.

– Кастрюлями не швыряются, а расческироняют? – задумчиво спросила Даф.

– Получается, что да, – согласиласьЗозо.