руку чумным, – сказал тогда Эдвард. – Но если господу будет угодно, чтобы мы оба пережили этот бой, встретимся снова. И пусть он судит».

Господь рассудил, и им не довелось сойтись в поединке, но Ричард до сих пор порой задумывался, что было бы, обернись все по-другому. Он не позволил бы себя убить, и после Эдварда по его душу пришел бы Мартин. А если бы кто-то из братьев Эйдо оказался сильнее него, за самого Ричарда тоже было кому мстить, и кровавый клубок продолжал бы сворачиваться, вовлекая все новые и новые судьбы. И каждый думал бы, что поступить иначе не может.

Ричард малодушно надеялся, что у Розы хватит мужества остановиться. Надеялся, но не верил – упорства в ней хватило бы на десятерых.

Пропади оно все пропадом, он не хотел ее убивать!

Оружейник тем временем достал пояс под ножи.

– Позвольте примерить, госпожа. Петлю под кистень приделаю и все вместе к вам пришлю. И оружие, и доспех.

– Нет! – Роза снова прижала к себе подкольчужник, словно кто-то намеревался его у нее отобрать. – Доспех я сама унесу. И кистень. Пояс пришлешь.

– Так тяжеленько же будет. Одно дело на себя стоун с четвертью надеть, другое – в руках тащить.

– Ничего, не переломлюсь, – фыркнула она.

Оружейник пожал плечами, не желая спорить. Сложил все в мешок, прикинул на руке, повторив.

– Тяжеленько вам, госпожа, будет.

– Я помогу, – вмешался Ричард.

– Других дел, что ли, нет? – Роза довольно точно скопировала его собственную интонацию, с которой он обращался к Алану. – Кроме как со мной возиться?

Ричард усмехнулся.

– Вытирать носы новобранцам – тоже мои прямые обязанности. Как и дрючить подчиненных.

У него тоже получилось скопировать ее тон. Роза залилась краской – краснела она моментально. Забавная, трогательная, как котенок. Только когти у этого «котенка» могут оказаться куда как острыми, и об этом не стоило забывать.

Ричард подхватил мешок – в самом деле увесистый – жестом приказал идти вперед. Девушка поклонилась мастеру прежде, чем подчиниться, тот вернул поклон.

– Рад, что вы дома, миледи.

– Я тоже рада, – еле слышно ответила Роза. – И прости, что я тебя не помню.

– Вы и не можете меня помнить, я здесь только три года. Но вы слишком похожи на матушку… мои соболезнования, миледи.

– Госпожа, – поправила она. – Спасибо.

Она снова поклонилась. Ричард закрыл за ее спиной дверь и посмотрел на мастера, тот понял безмолвный намек.

– Простите, магистр. Но за эти годы я от их семьи ничего, кроме добра, не видел.

– И всеже остался?

– Так мертвых не вернешь, а работа добрая: нечего чумным по нашей земле бродить. То, что с лордом, по слухам, вы расплатились сполна – это ваши господские дела. Но леди вовсе ни при чем.

– Многие еще ее узнали? – спросил Ричард.

Как бы Роза, сама того не ведая, не стала знаменем бунта… Хотя нет, не с чего замковым слугам – тем немногим, что не ушли после смерти хозяев – бунтовать. Работы в меру, еда добрая, жалование платят, и обид никто не чинит. Остались ведь не от особой преданности бывшим хозяевам, а потому, что некуда оказалось идти. Или, как этот мастер, сообразили, что ордену могут пригодиться их услуги.

– Я сплетни не собираю, магистр, – покачал головой оружейник. – Увидел вот ее – понял. Как понял и то, что неспроста вы ее пригрели. Королева решила ордену замок отдать – значит, так тому и быть. Но не всем это понравилось, вы знаете. А теперь – если уж законная наследница открыто вам служит, значит, и другие лорды вашу руку признают.

Ричард мысленно выругался. Кажется, Роза все-таки станет знаменем. Не для слуг. Для тех, кто недоволен, что эти земли ушли хранителям. Кто сам бы хотел наложить на них руку. Будут «спасать» девчонку от злобного магистра, заморочившего или вовсе запугавшего ее. Но если так, отсылать ее нельзя, нужно приглядывать…

Как будто ему и без того было скучно жить!

– Простите за дерзость, магистр, – сказал оружейник, неверно истолковав его молчание. – Я слишком много болтаю. Весь день один, вот и мету языком, когда доведется с кем поговорить.

– Не за что мне тебя прощать. Я предпочту дерзости в лицо шепоткам за спиной.

– Я сплетни распускать не стану. Если леди не хочет, чтобы все слуги знали, кто она – так тому и быть. Но за других не поручусь. А там уж вы сами решите, что и кому говорить.

– Там будет видно. – Ричард шагнул в коридор.

Роза ждала его, отойдя ярдов на пять от двери – чтобы не решили, будто подслушивает. Вскинулась, когда он вышел, и заметно расслабилась, увидев в его руке мешок. Она что, решила, будто он собирается ее обмануть? Даже обидно, ведь поводов не было. Ричард сделал вид, что не заметил ее волнения, двинулся вслед за девушкой.

Лестница на второй этаж, коридор, дверь – не запертая.

– Положи пока на стол, пожалуйста, – обернулась к нему Роза. Мазнула взглядом по столешнице и вдруг замерла, сдвинув брови.

Ричард поставил мешок на стол.

Роза повернулась к тому углу, где ночью валялся брошенный заяц.

– Утром, когда я убиралась…– пробормотала она себе под нос.

Убиралась? Сама? Леди с холеными руками? Впрочем, не она первая, не она последняя. Когда Эмма собиралась на Совет уделов , где Ричард намеревался вызвать регента на поединок, и где королевская дочь хотела потребовать испытания неугасимым огнем, она зарыдала, облачившись в подобающий ее происхождению наряд. Не от страха перед будущим, а впервые по-настоящему разглядев, во что превратились ее руки за два года скитаний. На фоне шелка и золота это стало особенно заметно.

На Совете уделов любой – хоть бродяга, хоть преступник – мог потребовать божьего суда, призвав в свидетели всех собравшихся. Так гласил обычай, на деле же за последние два года слишком много нерушимых обычаев превратилось в ничто. Ричарда тогда трясло при мысли о том, что они могут просто не попасть на совет, проиграть в шаге от победы…

Роза в который раз выдернула его из воспоминаний. Шагнула, наставив на него палец, точно собиралась проткнуть.

– Ты! Ты его стащил!

– Кого? – не понял Ричард.

– Зайца! Верни, он мой! – Роза продолжала наступать на него, так что пришлось сделать шаг назад.

Надо же, вспомнила. А вот нечего было разбрасываться подарками.

– Ты его выбросила. Я подобрал.

– Что хочу, то и делаю! Ты его мне подарил! Подарки не отдарки!

Она продолжала наступать. Глаза блестят, щеки раскраснелись, непокорная прядь снова упала на лицо. Кажется, еще немного,