Мужчины молча вздыхали и обречённо соглашались. Что-то перечить малой девке не хотелось. Да и совесть взывала похоронить женщину по-человечески. И в молчании согласились с Настей. А она споро разделала тушку и сложила куски в котёл.

Зиму пережили вполне сносно. Настя уже полностью работала по хозяйству и вполне заменяла Айсе. Только делала всё быстрее, проворнее, спеша в тайгу, где она, судя по всему, находила утешение от одиночества. Без мамы, даже такой, как была для неё Айсе, она чувствовала себя плохо. Одного тяти было мало. Зато любовь их не иссякала, а скорей усиливалась.

И неожиданно для Тимофея она уже летом пристала к нему с расспросами о маме.

— Тятя, почему мама так ненавидела какую-то Мангазею? Проклинала её очень часто. Что такое Мангазея?

— То, Натуся, город далеко на полночь. Там мы с мамой познакомились и полюбили друг друга. А уже потом мама возненавидела тот город. Мы бежали из него и долго страдали от всяких бед по дороге сюда. Ещё твои роды. Она так сильно мучилась и страдала, что это и на тебя вылилось неприязнью.

Девочка задумалась и спросила, не глядя на отца:

— И я так же буду мучиться, тятя?

— Совсем не обязательно, доченька. Ты меня убиваешь своим вопросом. Не дай Бог такое вытерпеть, как мама, и её нельзя обвинять в этом. Тем более что она так страшно умерла. Мы ведь её совсем недавно нашли и похоронили. Почти одни кости. Но крест над могилой всё же стоит.

— А что за хвори её мучили, Тятя? — не унималась дочь.

— Что-то случилось в ней после родов. Вот и хворала. Столько лет промучиться, бедняга! И помочь никто ей не мог.

— Так мы в ту Мангазею поедем? — спросила вдруг Настя.

— Нет! Что ты! Мама никогда не хотела туда вертаться. Это мама требовала уехать отсюда куда-нибудь подальше… в город. Ей нравилось жить в городе.

— А я даже не представляю город. Что это такое?

— Это большое скопление изб в одном месте. Обычно на реке. Там живёт множество людей. Работают, торгуют и живут себе…

— А леса там есть, тятя?

— В самом, городе лесов нет, а за городом их хватает. Всегда можно туда пойти.

— Мне бы не хотелось так жить, — по-взрослому ответила Настя. — А почему у меня два имени? Мама никогда меня Настей не звала. А ты наоборот. Один Таган то тем, то другим меня называл.

— Ну… мама назвала тебя именем своего народа, а я своего. Так и договорились. А тебе какое больше нравится?

— Как ты называешь. Настя… — и улыбалась приветливо, с любовью.

— Хотелось бы не прозевать туземцев, что приезжают сюда поклониться богу и привести дары в его честь. Хочу узнать, как лучше добраться до Енисея.

— Будешь лодку с Таганом делать?

— Буду. Тебе никак нельзя здесь оставаться навсегда. Где тебе найти в этих дебрях жениха? А ты должна иметь семью. Без этого Господь осудит тебя.

— И я буду, как остальные звери… иметь детей?

— А как же, милая моя. Мне хотелось бы иметь ещё кроме тебя и внуков. Это твои дети для меня так зовутся. Будут зваться.

Настя задумалась. Ей шёл восьмой год. Постоянные общения с природой все у неё связывалось с животными, и её понятия никакого стыда не вызывали. Лишь некоторое неуверенное ощущении чего-то странного и непонятного.

Такие разговоры немного смущали Тимофея. Они должны были решаться матерью. Значит, теперь это его долг и забота, И неторопливое подталкивание её к уходу.

К уходу с этого обжитого и такого, ставшего родным, места.

Они дождались аборигенов и с трудом узнали путь до Енисея. Предстояло с большими трудностями пройти сотни вёрст и затратить на это не меньше двух месяцев. Если ничто не задержит в пути. А такого быть не может.

Таган после смерти Айсе стал тоже равнодушен, какой была сама хозяйка, работу делал спустя рукава и Тимофей часто грозно на него покрикивал. Тот даже не отвечал и легко согласился уехать, вернее, пока уйти с этого места.

— Я готов хоть завтра бросить тут всё и уйти. Меня тут ничто не держит, — заметил он спокойно.

— Нужно не менее двух месяцев пути до Енисея, — сказал Тимофей. — И до осени не успеть. Сейчас уже вторая половина лета. Подождём до весны. Тогда и тронемся. И это время следует использовать для подготовки. Заготовить вяленого и копчёного мяса, рыбы и трав побольше. А то хворь навалится, и тогда нет смысла никуда идти. Верно, Настя?

Та молча кивнула. Покидать эти места ей очень не хотелось.

Наконец прошёл почти год, и март уже был на исходе. Половодье лишь начиналось по рекам. Тимофей с надеждой посматривал на низкие горы и раздумывал, как поступить. Спросил совета у Тагана, но тот лишь пожал плечами и не ответил.

— Настя, мы сможем пройти горами несколько сот вёрст до Енисея?

— Откуда же мне знать, тятя? Это не по моей части. Накормить я бы ещё смогла, дорогу полегче тоже можно определить. А так понятия не имею.

— А ты сможешь пройти десять вёрст в день по тайге?

— Легко. Даже с небольшой ношей. Привыкла, разве не знаешь!

Тимошка был уверен, что зря задавал такой вопрос дочке. Она, конечно же, пройдёт и больше, да жаль малую девочку. И так одни кости да кожа на травах этих.

Однако он не чувствовал в себе ни слабости, ни повышенной усталости. Даже казалось наоборот. И вдруг подумалось, не Настина ли тут вина? Из-за неё они перестали интенсивно охотиться и мясо ели довольно редко. И опять был уверен, что летом с Настей с голода не помрут. Есть, конечно, будет сильно хотеться, но и только. А это самое главное.

И он распорядился через три дня выступать в поход к Енисею.

— Груза у нас будет не так много. Инструмент и еда. Остальное можно не брать. Сюда ехали с намного большим грузом. Настя, полпуда осилишь?

— Попробую, тятя. Я ведь уже большая, — с гордостью заметила она.

И они пошли. Держались на заход и слушали сбивчивые повести о пути, что определяла Настя. Как это она умудрялась, но всегда получалось хорошо. А Тимошка заметил, что она как-то странно перед сном вела себя. Словно молилась, но молитв она почти не знала. Значит, что-то другое, что давало ей возможность находить в лабиринте сопок и скал нужный проход. А разлившиеся речки переходить в другом месте. Даже Таган перестал спорить с нею. И с грузом в