– Наконец-то вы за меня принялись. – Он невесело улыбнулся.– Я, безусловно, самый подозрительный пассажир во всем поезде. Теперь вамостается только обнаружить завещание, где старик оставил мне все деньги, и делуконец.

Мсье Бук недоверчиво посмотрел на секретаря.

– Шутка, – поспешил сказать Маккуин. – По правде говоря, он,конечно, не оставил бы мне ни цента. Я был ему полезен – языки, знаете ли, ивсякая такая штука, – но не более того. Если говоришь только по-английски, да ито с американским акцентом, тебя того и гляди обжулят. Я и сам не такой ужполиглот, но в магазинах и отелях могу объясниться по-французски, по-немецки ипо-итальянски.

Маккуин говорил несколько громче обычного. Хотя он охотносогласился на обыск, ему, видно, было несколько не по себе.

В коридор вышел Пуаро.

– Ничего не нашли, – сказал он, – даже завещания в вашупользу и то не нашли.

Маккуин вздохнул.

– Просто гора с плеч, – усмехнулся он.

Перешли в соседнее купе. Осмотр пожитков верзилы итальянца илакея не дал никаких результатов.

Мужчины остановились в конце коридора и переглянулись.

– Что же дальше? – спросил мсье Бук.

– Вернемся в вагон-ресторан, – сказал Пуаро. – Мы узналивсе, что можно. Выслушали показания пассажиров, осмотрели багаж, сами кое-чтоувидели. Теперь нам остается только хорошенько подумать.

Пуаро полез в карман за портсигаром. Портсигар был пуст.

– Я присоединюсь к вам через минуту, – сказал он. – Мнепонадобятся сигареты. Дело это очень путаное и необычное. Кто был одет вкрасное кимоно? Где оно сейчас, хотел бы я знать. Есть в этом деле какая-тозацепка, какая-то деталь, которая ускользает от меня. Дело, повторяю, путаное,потому что его нарочно запутали. Сейчас мы все обсудим. Подождите меня однуминутку.

И Пуаро быстро прошел по коридору в свое купе. Он помнил,что в одном из чемоданов у него лежат сигареты. Сняв с полки чемодан, онщелкнул замком. И тут же попятился, в изумлении таращась на чемодан.

В чемодане на самом верху лежало аккуратно свернутое красноекимоно, расшитое драконами.

– Ага, – пробормотал он, – вот оно что. Вызов. Что ж,принимаю его.

Когда Пуаро вошел в вагон, мсье Бук и доктор Константиноживленно переговаривались. Вид у мсье Бука был подавленный.

– А вот и он, – сказал мсье Бук, увидев Пуаро, а когда тотсел рядом, добавил: – Если вы распутаете это дело, я и впрямь поверю в чудеса.

– Значит, оно не дает вам покоя?

– Конечно, не дает. Я до сих пор ничего в нем не понимаю.

– И я тоже. – Доктор с любопытством поглядел на Пуаро. –Честно говоря, я просто не представляю, что же нам делать дальше.

– Вот как… – рассеянно заметил Пуаро. Он вынул портсигар,закурил. Глаза его отражали работу мысли. – Это-то меня и привлекает, – сказалон. – Обычные методы расследования нам недоступны. Скажем, мы выслушалипоказания этих людей, но как знать, говорят они правду или лгут? Проверить ихобычными способами мы не можем, значит, нам надо самим изобрести способ ихпроверить. А это требует известной изобретательности ума.

– Все это очень хорошо, – сказал мсье Бук, – но вы же нерасполагаете никакими сведениями.

– Я вам уже говорил, что располагаю показаниями пассажиров,да и сам я тоже кое-что увидел.

– Показания пассажиров мало чего стоят. Мы от них ничего неузнали.

Пуаро покачал головой:

– Я не согласен с вами, мой друг. В показаниях пассажировбыло несколько интересных моментов.

– Неужели? – недоверчиво спросил мсье Бук. – Я этого незаметил.

– Это потому, что вы плохо слушали.

– Хорошо, тогда скажите мне, что я пропустил?

– Я приведу только один пример – показания первогосвидетеля, молодого Маккуина. Он, на мой взгляд, произнес весьма знаменательнуюфразу.

– Это о письмах.

– Нет, не о письмах. Насколько я помню, он сказал так: «Мыразъезжали вместе. Мистеру Рэтчетту хотелось посмотреть свет. Языков он незнал, и это ему мешало. Я был у него скорее гидом и переводчиком, чемсекретарем». – Он перевел взгляд с доктора на мсье Бука. – Как? Неужели вы таки не поняли? Ну, это уже непростительно, ведь всего несколько минут назад вампредставился еще один случай проявить наблюдательность. Он сказал: «Еслиговоришь только по-английски, да и то с американским акцентом, тебя, того игляди, обжулят».

– Вы хотите сказать… – все еще недоумевал мсье Бук.

– А вы хотите, чтоб я вам все разжевал и в рот положил?Хорошо, слушайте: мистер Рэтчетт не говорил по-французски. И тем не менее,когда вчера ночью проводник пришел по его вызову, ему ответили по-французски,что произошла ошибка и чтобы он не беспокоился. Более того, ответили, как могответить только человек, хорошо знающий язык, а не тот, кто знает по-французскивсего несколько слов: «Се n’est rien. Je me suis trompe».[32]

– Правильно! – воскликнул доктор Константин. – И как толькомы не заметили! Я помню, что вы особо выделили эти слова, когда пересказывалинам эту сцену. Теперь я понимаю, почему вы не хотели брать в расчет разбитыечасы. Ведь без двадцати трех минут час Рэтчетт был мертв…

– А значит, говорил не он, а его убийца! – эффектно закончилмсье Бук.

Пуаро предостерегающе поднял руку:

– Не будем забегать вперед! И прежде всего давайте в своихпредположениях исходить только из того, что мы досконально знаем. Я думаю, мыможем с уверенностью сказать, что без двадцати трех час в купе Рэтчеттанаходилось постороннее лицо и что это лицо или было французом понациональности, или бегло говорило по-французски.

– Вы слишком осторожны, старина.

– Мы должны продвигаться вперед постепенно, шаг за шагом. Уменя нет никаких доказательств, что Рэтчетт был в это время мертв.

– Но вспомните, вы же проснулись от крика.

– Совершенно верно.

– С одной стороны, – продолжал мсье Бук задумчиво, – этооткрытие не слишком меняет дело. Вы слышали, что в соседнем купе кто-то ходит.Так вот, это был не Рэтчетт, а другой человек. Наверняка он смывал кровь с рук,заметал следы преступления, жег компрометирующее письмо. Потом он переждал,пока все стихнет, и, когда наконец решил, что путь открыт, запер дверь Рэтчеттаизнутри на замок и на цепочку, открыл дверь, ведущую в купе миссис Хаббард, ивыскользнул через нее. То есть все произошло именно так, как мы и думали, с тойтолько разницей, что Рэтчетта убили на полчаса раньше, а стрелки часовпередвинули, чтобы обеспечить преступнику алиби.