Граф с минуту подумал.

– Благодарю вас, – сказал он. – Но мне, пожалуй, не хотелосьбы, чтобы для меня делали исключение. Я бы предпочел, чтобы наши вещи обыскалиточно так же, как багаж остальных пассажиров. Я надеюсь, ты не возражаешь,Елена? – обратился он к жене.

– Нисколько, – без малейших колебаний ответила графиня.

Осмотр произвели быстро и довольно поверхностно. Пуаро,видно, конфузился; он то и дело отпускал не имеющие отношения к делу замечания.

Так, например, поднимая синий сафьяновый чемодан свытисненными на нем короной и инициалами графини, он сказал:

– На вашем чемодане отсырела наклейка, мадам.

Графиня ничего не ответила. Во время обыска она сидела,свернувшись клубочком, в углу и со скучающим видом смотрела в окно. Заканчиваяобыск, Пуаро открыл шкафчик над умывальником и окинул беглым взглядом егосодержимое – губку, крем, пудру и бутылочку с надписью «Трионал». Послевзаимного обмена любезностями сыскная партия удалилась.

За купе венгров шли купе миссис Хаббард, купе убитого и купеПуаро, поэтому они перешли к купе второго класса. Первое купе – места десять иодиннадцать занимали Мэри Дебенхэм (когда они вошли, она читала книгу) и ГретаОльсон (она крепко спала, но от стука двери вздрогнула и проснулась). Пуаро,привычно извинившись, сообщил дамам о том, что у них будет произведен обыск.

Шведка всполошилась, Мэри Дебенхэм осталась безучастной.

Пуаро обратился к шведке:

– С вашего разрешения, мадемуазель, прежде всего займемсявашим багажом, после чего я бы попросил вас осведомиться, как чувствует себянаша миссис Хаббард. Мы перевели ее в соседний вагон, но она никак не можетоправиться после своей находки. Я велел отнести ей кофе, но мне кажется, чтоона из тех людей, которым прежде всего нужен собеседник.

Добрая шведка тотчас же преисполнилась сочувствия. Да, да,она сразу пойдет к американке. Конечно, такое ужасное потрясение, а ведь беднаядама и без того расстроена и поездкой, и разлукой с дочерью. Ну конечно же, онанемедленно отправится туда… ее чемодан не заперт… и она обязательно возьмет ссобой нашатырный спирт.

Шведка опрометью кинулась в коридор. Осмотр ее пожитковзанял мало времени. Они были до крайности убоги. Она, видно, еще не обнаружилапропажу проволочных сеток из шляпной коробки.

Мисс Дебенхэм отложила книгу и стала наблюдать за Пуаро. Онабеспрекословно отдала ему ключи от чемодана, а когда чемодан был открыт,спросила:

– Почему вы отослали ее, мсье Пуаро?

– Отослал? Чтобы она поухаживала за американкой, для чего жееще?

– Отличный предлог, но тем не менее только предлог.

– Я вас не понимаю, мадемуазель.

– Я думаю, вы прекрасно меня понимаете, – улыбнулась она. –Вы хотели поговорить со мной наедине. Правда?

– Я ничего подобного не говорил, мадемуазель.

– И не думали? Да нет, вы об этом думали, верно?

– Мадемуазель, у нас есть пословица…

– Qui s’excuse s’accuse[31] – вы это хотели сказать?Признайте, что я не обделена здравым смыслом и наблюдательностью. Вы почему-торешили, будто мне что-то известно об этом грязном деле – убийстве человека,которого я никогда в жизни не видела.

– Чистейшая фантазия, мадемуазель.

– Нет, вовсе не фантазия. И мне кажется, мы тратим времяпопусту – скрываем правду, кружимся вокруг да около, вместо того чтобы прямо иоткровенно перейти к делу.

– А вы не любите тратить время попусту? Вы любите хвататьбыка за рога? Вам нравятся откровенность и прямота? Что ж, буду действовать сизлюбленными вами прямотой и откровенностью и спрошу, что означают некоторыефразы, которые я случайно подслушал по пути из Сирии. В Конье я вышел извагона, как говорят англичане, «порастянуть ноги». Было тихо, я услышал голоса– ваш и полковника. Вы говорили ему: «Сейчас не время. Когда все будет кончено…и это будет позади…» Что означали ваши слова, мадемуазель?

– Вы думаете, я имела в виду убийство? – спокойно спросилаона.

– Здесь вопросы задаю я, мадемуазель.

Она вздохнула и задумалась.

– В этих словах был свой смысл, мсье, – сказала она черезминуту, словно очнувшись от сна, – но какой – этого я вам сказать не могу. Могутолько дать честное слово, что я и в глаза не видела Рэтчетта, пока не села впоезд.

– Так… Значит, вы отказываетесь объяснить эти слова?

– Да… Если вам угодно поставить вопрос так – отказываюсь.Речь шла об… об одном деле, которое я взялась выполнить.

– И вы его выполнили?

– Что вы хотите сказать?

– Вы его выполнили, верно?

– Какие основания у вас так думать?

– Послушайте меня, мадемуазель. Я напомню вам еще одинслучай. В тот день, когда мы должны были прибыть в Стамбул, поезд запаздывал. Иэто вас очень волновало, мадемуазель. Вы, обычно такая спокойная и сдержанная,потеряли всякое самообладание.

– Я боялась опоздать на пересадку.

– Так вы говорили. Но ведь «Восточный экспресс»,мадемуазель, отправляется из Стамбула ежедневно. Даже если бы вы опоздали напоезд, вы задержались бы только на одни сутки.

Мэри Дебенхэм впервые проявила признаки нетерпения:

– Вы, кажется, не понимаете, что человека могут ждать друзьяи его опоздание на сутки расстраивает все планы и может повлечь за собой массунеудобств.

– Ах так, значит, дело было в этом? Вас ждали друзья и вы нехотели причинить им неудобства?

– Вот именно.

– И все же это странно…

– Что странно?

– Мы садимся в «Восточный экспресс» – и снова опаздываем. Наэтот раз опоздание влечет за собой куда более неприятные последствия: отсюданельзя ни послать телеграмму вашим друзьям, ни предупредить их по этому, какэто по-английски… междуно… междуногородному телефону?

– По междугородному телефону, вы хотите сказать?

– Ну да.

Мэри Дебенхэм невольно улыбнулась:

– Вполне с вами согласна, это очень неприятно, когда неможешь предупредить своих ни телеграммой, ни по телефону.