Правда, для этого необходимо, что называется, слепоедоверие, но я готова попробовать. А ты?

Пальцы Парис судорожно сжались на рулевом колесе.

— Тоже, — прошептала она наконец. — Да, — уже твержеобъявила она и улыбнулась.

Слоан решила проверить, так ли это.

— В таком случае я расскажу тебе про нашу маму. Настоящую. Ане такую, о которой ты привыкла слышать.

— Пожалуйста, Слоан.

— Знаешь, — радостно начала Слоан, — когда я вижу тебя,всегда вспоминаю о ней. Она бесконечно добра. Боится причинить кому-то боль.Обожает красивые вещи и работает в самом модном магазине одежды. Ее любят все,кроме Лидии, владелицы магазина. Лидия постоянно пользуется ее отзывчивостью,терзает маму и всячески запугивает, но ма постоянно извиняет ее хамство плохимздоровьем.

Вдали показалось здание загородного клуба, и Слоанпопросила:

— Парис, давай не будем играть в гольф. Займемся чем-нибудьдругим.

— Но отец хотел, чтобы я дала тебе урок.

— Верно, но заявляю, что наотрез отказываюсь от всякихуроков. И что он может сделать? — Наверное, станет рвать и метать, подумалаСлоан. Или что похуже. Картер — настоящий тиран. — Он будет на тебя орать?

Парис, очевидно, была шокирована таким предположением.

— Разумеется, нет, но будет крайне разочарован.

— Понятно. Точно так, как был разочарован твоей сегодняшнейигрой.

— Почти. Утром он расстроился из-за меня, а на этот разбудет чрезвычайно недоволен нами обеими. Он не такой отходчивый, какбольшинство наших знакомых, — пояснила Парис с таким видом, будто одна во всемвиновата и Слоан обязана понимать и принимать отца так же покорно, как и онасама. Все ясно. Отец еще пальцем никого не тронул и вместо этого предпочитаетиграть на чувствах людей, исподтишка их изводить и любыми способами добиватьсясвоего.

— Если я скажу, что не пожелала играть в гольф, он не станетобвинять тебя, верно?

— Возможно.

— А ты? Хочешь играть в гольф? Парис колебалась так долго,что Слоан показалось, будто она вовек не дождется ответа.

— Нет, не очень, — выдавила сестра наконец. — Я вообще неслишком увлекаюсь гольфом, не то что отец.

— И чем же нам заняться?

— Пообедаем где-нибудь и поговорим.

— Здорово! И поскольку я ни за какие коврижки не возьму вруки клюшку, отец не рассердится на тебя, и мы вместо этого отправимся на ленч.

Парис, прикусив от напряжения губу, свернула вправо.

— Я знаю одно местечко. Маленькое тихое кафе, где мы можемпоесть на свежем воздухе. Там никто не помешает.

В Белл-Харборе кафе означало просто закусочную, гдеподавались самые незатейливые блюда. Кафе Парис оказалось шикарным французскимресторанчиком, с маркизами над входом и окнами, внутренним двориком с фонтаноми стоянкой со служителями в униформе. Все здесь знали Парис.

— Мы хотели бы поесть на свежем воздухе, Жан. — сказала онаметрдотелю с той мягкой улыбкой, которой так восхищалась Слоан, особенно с техпор, как поняла, насколько искренна по природе Парис.

— Что изволите пить? — спросил метрдотель, едва они уселисьза столик у фонтана.

Парис нерешительно взглянула на сестру, но тут жеобрадованно воскликнула:

— Шампанское! Ну конечно же, шампанское, самое лучшее!Сегодня у нас особый случай!

— Чей-то день рождения? — учтиво осведомился он. Париспокачала головой и смущенно улыбнулась:

— Скорее, возрождения!

Метрдотель удалился, и между сестрами снова повисло неловкоемолчание: обе лихорадочно пытались сообразить, с чего лучше начать разговор. Потротуару прокатила детскую коляску стройная женщина; лихо промчался подросток,упоенно вертя педали.

— Я получила в подарок первый двухколесный велосипед, когдамне исполнилось пять, — наконец прервала Слоан затянувшуюся паузу. — Он былслишком велик для меня, поэтому я сшибала все и всех подряд, пока не научиласьдержать равновесие. Постовой назвал меня язвой египетской.

— Ты всегда хотела стать дизайнером? Хотя Слоан былавынуждена скрывать от сестры некоторые подробности своей биографии, все же несобиралась лгать без нужды.

— По правде говоря, — признал??сь она, — я мечтала сделатьсялибо суперменом, либо Бэтменом в женском обличье. А как насчет тебя?

— Как только я стала счастливой обладательницей первойкуклы, немедленно начала шить ей приданое. Так что, сколько себя помню, всегдаинтересовалась модой.

У столика появился официант с бутылкой шампанского всеребряном ведерке. Пока жидкое пенящееся золото разливали по бокалам, Слоанобратила внимание на парочку тинейджеров, которые брели по тротуару, держась заруки.

— По-моему, они слишком молоды, чтобы бегать на свидания даеще ходить под ручку, правда? — заметила она и, когда Парис кивнула,порадовалась, что нашла повод для дальнейших расспросов. — В каком возрасте тыначала встречаться с мальчиками?

— В шестнадцать. Его звали Дэвид. Довольно симпатичный. Унас в колледже устраивались танцы, и он меня пригласил. Я тогда была на второмкурсе, и мне больше нравился Ричард, но отец знал семью Дэвида и считал, что онбольше мне подходит.

— И как все было? — моментально заинтересовалась Слоан.

— Ужасно, — призналась Парис. — По пути домой он сталнакачиваться виски прямо из фляжки, а потом остановил машину и набросился наменя с поцелуями. Я отбивалась как могла, но он отстал, только когда ярасплакалась. А твое первое свидание?

— Почти как твое, — засмеялась Слоан. — Я пошла на дискотекус Бучем Беллами, который был на голову выше меня и к тому же неуклюж какмедведь. Почти всю ночь дул пиво в раздевалке со своими приятелями изфутбольной команды. И когда возвращались, точно так же попытался лапать меня.

— А ты, конечно, разрыдалась, и он отвез тебя домой? —весело докончила Парис.

— Ничего подобного! Пригрозила, что, если он немедленно невыпустит меня, расскажу всем его дружкам, что он голубой. Ну а потом снялапервые в моей жизни туфли на каблуках и прошагала две мили босиком, в однихколготках, Представляешь, на что я была похожа, когда наконец ввалилась в дом!

Сестры дружно расхохотались, и Слоан торжественно поднялабокал.