стране, что было значительным успехом, так как большинство польского общества было настроено скорее антисоветски и по сути антикоммунистически. Одна из причин успеха заключалась в том, что народ Польши рассматривал защиту "польского пути социализма" как смелый антисоветский шаг.Вполне вероятно, что в результате этого большинство польского общества хотя бы в какой-то степени приняло тезис о том, что коммунизм может иметь версию, "пригодную для хорошего общества", что впоследствии облегчило постепенное смирение с неизменной ситуацией и создание самоуспокаивающего образа "самого счастливого барака в советском лагере".

В то же время Гомулка ловко разыграл националистическую карту иного характера: хотя в Польше вывод советских войск был общим требованием, как и в Венгрии, о чем стало известно несколько дней спустя, Гомулке удалось убедить народ, ссылаясь на "государственные интересы Польши", что защиту ее западных границ может гарантировать только Советский Союз и его войска, размещенные в Польше.

Надежды и иллюзии в Венгрии

После Познаньского восстания Советы стремились избежать новых вспышек социального недовольства в регионе, применяя средства политического вмешательства. Именно поэтому в июле 1956 года Москва решила сменить Ракоши на посту главы венгерской партии, чтобы снять политическую напряженность в стране. В Будапешт был направлен Микоян, по совету которого ЦК ХВП принял отставку Ракоши и избрал первым секретарем партии Эрнё Герё; при этом Микоян сообщил венгерским лидерам, что в случае возникновения в стране каких-либо непредвиденных событий Советский Союз без колебаний придет на помощь венгерской партии. Аналогичное послание Хрущев передал Тито через югославского посла в Москве Мичуновича, сообщив ему, что в случае дальнейшего ухудшения ситуации советское руководство готово использовать все возможные средства для преодоления кризиса в Венгрии, поскольку Советский Союз ни в коем случае не может допустить какой-либо бреши на фронте лагеря.

Действительно, ситуация в Венгрии оставалась крайне напряженной на протяжении всего лета 1956 года, поскольку руководство страны не хотело идти на значительные уступки обществу даже после замены Ракоши. В начале октября перезахоронение Ласло Райка и его соратников, казненных после показательного суда в 1949 году, стало практически молчаливой демонстрацией ста тысяч человек против сталинской системы. 16 октября студенты университета в Сегеде на массовом митинге создали независимую студенческую организацию, а 22 октября их сокурсники в Будапеште на аналогичном собрании изложили свои требования в шестнадцати пунктах. В дополнение к некоторым элементам программы реформ партийной оппозиции - например, назначению Имре Надь премьер-министром и созыву внеочередного партийного съезда - эти пункты включали несколько весьма радикальных требований, таких как вывод советских войск, свободная пресса и свобода слова, свободные многопартийные выборы.

23 октября студенты университета провели в Будапеште мирную демонстрацию в поддержку реформ в Польше, которая к вечеру переросла в вооруженное восстание. Местное руководство обратилось к советским войскам, дислоцированным в Венгрии, с просьбой вмешаться в подавление восстания, на что Президиум КПСС после долгих колебаний дал свое согласие. Однако этим шагом они добились прямо противоположного: вместо быстрого успокоения ситуации первоначально единичные вооруженные инциденты переросли в широкую антисоветскую борьбу за свободу.

Для историка теперь очевидно, что судьбу революции решила международная политика - прежде всего, решения советского руководства, действовавшего в контексте общей мировой политики. Чтобы понять эти шаги, необходимо рассмотреть международные последствия всего того, что произошло в Венгрии после 23 октября. Если события предшествующих лет были связаны с изменениями в мировой политике, то после начала вооруженного восстания и советской интервенции судьба Венгрии стала полностью зависеть от реакции Москвы. В действительности венгерская революция стала ярким примером псевдокризиса в отношениях между Востоком и Западом, который не привел к столкновению интересов сверхдержав. Однако мировое общественное мнение, включая западную прессу и СМИ, в соответствии с господствующей американской освободительной риторикой, тем не менее, представило ее как один из самых серьезных кризисов холодной войны на тот момент.

Основные внешнеполитические требования венгерского общества в период революции в большинстве своем не были основаны на осознании мировых политических реалий. Это объясняется отчасти тем, что широкие слои населения питали иллюзии, которые мешали, а в некоторых случаях даже исключали возможность четкой оценки международного положения Венгрии, а отчасти общей склонностью людей выдвигать нереалистичные требования во время революционных потрясений и волнений.

Значительная часть венгерского общества ошибочно полагала (и до сих пор полагает), что сферы влияния, установившиеся в Европе после Второй мировой войны, были лишь временными договоренностями и что революция предоставила западным державам исключительную возможность изменить их. Большинство венгров смогли воспринять только те мировые политические тенденции, которые благоприятствовали их устремлениям. Хотя новая ориентация отношений между Востоком и Западом вела к сближению двух мировых сверхдержав, они продолжали верить неизменной американской пропаганде, подчеркивавшей, что Соединенные Штаты никогда не спишут со счетов так называемые пленные нации. Особенно на военную интервенцию рассчитывали вооруженные борцы за свободу, именно эти люди питали наибольшие иллюзии относительно мировой политической обстановки, хотя в целом осознавали, что без поддержки извне их борьба против значительно превосходящих советских сил не увенчается успехом. Поэтому повстанцы часто обращались как индивидуально к западным журналистам или дипломатам, так и массово в будапештские представительства западных держав с просьбами о политическом и военном вмешательстве, а также о предоставлении оружия и боеприпасов.

Важно отметить, что невоюющие политические структуры, возникшие в ходе восстания, такие как революционные и национальные комитеты, рабочие советы, как и реформистские политические партии, не обращались с подобными просьбами о прямой помощи к Западу. Отчасти это объяснялось общей склонностью к самоограничению, характерной для начальных этапов революции, - ведь большинство людей прекрасно понимали, что преувеличенное отречение от Советского Союза непременно спровоцирует немедленную советскую интервенцию, - а отчасти тем, что большинство этих революционных органов возглавляли интеллектуалы и рабочие, склонные выступать за социалистический "третий путь" для Венгрии, что исключало возможность западной военной интервенции.

Широко распространенные иллюзии относительно воли и способности Организации Объединенных Наций выступить посредником в урегулировании венгерского кризиса нашли четкое отражение в различных революционных организациях и прессе. Венгерские ожидания относительно посредничества ООН, тем не менее, носили самый разнообразный характер: одни надеялись, что Совет Безопасности или Генеральная Ассамблея смогут склонить Советы к мирному разрешению венгерского кризиса; другие шли еще дальше в своих ожиданиях, призывая к присутствию наблюдателей ООН или немедленному вмешательству военных сил ООН. И действительно, в начале ноября в прессе появились сообщения о прибытии в Венгрию первой группы наблюдателей.

После второй советской интервенции 4 ноября появилась общая надежда на то, что специальная сессия, результатом которой стала резолюция Генеральной Ассамблеи ООН, осуждающая советский шаг, приведет наблюдателей ООН к посредничеству между правительством Кадара и венгерским обществом. Характерно, что 16 ноября делегация Революционного комитета университета в составе трех человек разыскала