не давало прямых обещаний, но это можно рассматривать отчасти как осторожность в отношении интересов советской безопасности, и правительство не смогло бы противостоять такому требованию, если бы события развивались свободно. Помните, что общественная поддержка Венгерской социалистической рабочей партии, созданной 31 октября 1956 года на руинах Венгерской рабочей партии, была гораздо меньше, чем в момент смены системы, однако в последнем случае Венгерская социалистическая рабочая партия вскоре признала (в мае 1989 года), что исход переходного периода решат свободные выборы. Если бы такие выборы состоялись осенью или зимой 1956 года, то, согласно простой статистике, их результатом вполне могла бы стать решительная победа Партии мелких собственников. Большинство активных участников революции были рабочими, студентами и интеллигенцией, но по правилам демократии их заслуги не могли бы повлиять на ход выборов, где решающее слово досталось бы относительно пассивному сельскому населению, ведь большинство общества составляли крестьяне, сопротивлявшиеся попыткам коллективизации в ракосовский период. Партия мелких собственников (получившая 57 % голосов на свободных выборах 1945 года), несомненно, рассматривалась ими как средство восстановления социально-экономической системы, основанной на частной собственности, которая в наибольшей степени отвечала их интересам. Поэтому за выборами последовал бы процесс демократических, конституционных преобразований, как это произошло после выборов 1990 года или частично в течение лета и осени 1989 года, когда проходили переговоры в рамках Национального круглого стола.

Таким образом, институциональная система парламентской демократии была бы установлена быстро. Менее очевидно, как, исходя из той роли, которую играли различные революционные органы, повстанческие группы и, прежде всего, рабочие советы, эти "гражданские" силы могли бы институционализировать свои политические интересы в ходе трансформации. Можно представить их в двухпалатной системе, представленными в верхней палате парламента - такая структура обсуждалась в 1988-89 годах, - чтобы сравнительно быстро и просто "умиротворить" активных участников революции и облегчить переход от революции к повседневной демократии. Но все это не оказало бы существенного влияния на характер формирующейся демократической системы. Вероятно, на экономические преобразования и процесс рекапитализации сильнее, чем в 1989-90 годах, повлияли бы факторы, оторванные от экономических критериев. Конечно, было бы ошибкой недооценивать решительное противодействие приватизации со стороны рабочего класса. Ведь в 1956 году заводы должны были быть возвращены "капиталистам", часто лично известным рабочим и не слишком популярным до войны, что натолкнулось бы на сильную социальную оппозицию. Поэтому, по крайней мере в краткосрочной перспективе, выбор, вероятно, был бы сделан в пользу экономической модели с более высокой, чем обычно, ролью сохранения государственной собственности (национализация не была редкостью и в послевоенной Западной Европе) в сочетании с самоуправлением рабочих и использованием "купонной" приватизации в качестве более мягкой, более справедливой в социальном плане формы.

Что касается международного статуса страны в такой сказочной ситуации - если предположить, что советское руководство смирилось с потерей Венгрией статуса коммунистической страны, - то наиболее вероятным вариантом было бы появление нейтралитета по финской модели. Иными словами, Советский Союз, признавая буржуазно-демократический характер новой политической системы и принимая к сведению формальную независимость страны, рассматривал бы Венгрию как "члена-корреспондента" советского блока, принципиально определяя и ограничивая возможности ее скрытого маневрирования в международной политике.

Внешняя политика правительства Имре Надь

С того самого момента, как Имре Надь стал премьер-министром 24 октября, перед ним встали все более радикальные требования не только в отношении внутренней реорганизации венгерского общества, но и в отношении перестройки международного статуса страны, а именно ее положения в советском альянсе.

Хотя на момент начала революции об этом мало кто знал, Имре Надь в январе того же года распространил среди своих друзей теоретический трактат, в котором выразил поддержку Панчселу, или пяти основным постулатам движения неприсоединения в отношении мирного сосуществования: взаимное уважение национального суверенитета и территориальной целостности, невмешательство во внутренние дела, равенство, взаимная доброжелательность и братское сотрудничество. Само по себе это уже не было новшеством, поскольку в то время, чтобы произвести впечатление на неприсоединившиеся государства третьего мира, эти принципы были официально приняты и советским руководством.

Однако Надь отождествлял совокупность этих принципов с самим понятием национальной независимости. Надь также выразил свою убежденность в том, что национальная независимость - это не просто вопрос достижения международной автономии, но и социальное измерение. Если говорить более конкретно, Имре Надь считал, что именно югославская модель - то есть социалистический внутренний порядок в сочетании с неприсоединившейся внешней политикой - дает Венгрии наибольшие шансы на достижение национальной независимости. Важно отметить, что ни одно из рассуждений Имре Надь не основывалось на том, чтобы Венгрия предпринимала какие-либо односторонние действия; он надеялся, что обнадеживающие тенденции в международных политических отношениях, особенно после 1955 года, в конечном итоге приведут к распаду спорных блоков мировых держав, что позволит странам Восточной и Центральной Европы продолжить строительство социализма на новом фундаменте национальной независимости, равенства и невмешательства во внутренние дела.

Надь считал последний сценарий тем более возможным в свете очевидно дружественного отношения Советского Союза к движению неприсоединения, принявшего в то время пять принципов мирного сосуществования. Прежде всего, именно сближение Советского Союза с Югославией подпитывало общую иллюзию того, что Советы готовы принять принцип, согласно которому строительство социализма может основываться на иной модели, чем их собственная.

Неблагодарной задачей Имре Надь как премьер-министра было примирить свое взвешенное видение перестройки международных отношений Венгрии со все более радикальными требованиями революции. Надь всегда прекрасно осознавал, что судьба революции полностью находится в руках Советского Союза, и с самого начала переговоров с высокопоставленной советской делегацией по урегулированию кризиса, возглавляемой Анастасом Микояном и Михаилом Сусловым, Надь пытался убедить Советы в том, что при соответствующей поддержке он сможет стабилизировать внутреннюю ситуацию.

Мирное разрешение польского кризиса, вероятно, укрепило Надь в убеждении, что Советы заинтересованы в аналогичном урегулировании в Венгрии, даже если для этого им придется пойти на определенные уступки. Именно по этой причине уже 25 октября Надь предположил, что призыв к советской интервенции был ошибкой и что в интересах успокоения народных волнений было бы разумно объявить о намерениях правительства начать переговоры о выводе советских войск из Венгрии. Позже в тот же день Надь сделал это заявление, несмотря на энергичные возражения советской стороны, в ходе радиообращения. На следующий день Надь, подчеркивая крайнее социальное давление, под которым находилось венгерское руководство, попытался убедить советскую делегацию, что помимо подавления вооруженного сопротивления, наиболее эффективным способом взять под контроль царящие беспорядки было бы поставить партию во главе массового общественного движения, возникшего после революции.

Подобная тактика характеризовала поведение Имре Надь в отношении заявления венгерского правительства на заседании Совета Безопасности ООН 28 октября. Согласно легенде, родившейся во времена революции, но дошедшей до наших дней, заявление