Как будто весь мой мир не перевернулся, не исказился и не упал вверх тормашками. Как будто меня не соблазнили, не накачали наркотиками, не похитили и не держали в каменном подвале. Отчаяние накатывает на меня, когда я понимаю, что и правда нахожусь во власти прихотей Крюка.

Он назвал себя хозяином.

И пока я не разработаю план, который обеспечит безопасность моей семьи, он прав.

– Шевелись, солнышко. Пойдем уже, – рука Керли толкает меня в плечо, и, хотя мои ноги как будто налились свинцом, я каким-то образом заставляю их двигаться и ступаю на яхту. Он за мной не идет, просто стоит на тротуаре, скрестив руки и сузив глаза, как будто ждет, что я сделаю что-то безумное, например, спрыгну с борта и попытаюсь скрыться.

Может, это и выход.

Вот только я не умею плавать, даже несмотря на то, что я выросла во Флориде, и я не настолько глупа, чтобы надеяться на счастливый исход.

Сми машет рукой, и я провожаю его взглядом: его мальчишеское лицо и ярко-красная шапочка придают ему вид невинного ягненка. Я поджимаю губы: понятия не имею, сколько он знает, но мне уже осточертело доверять людям, которые этого не заслужили. В животе бурлит от нервов, руки трясутся, когда я открываю дверь, вхожу в гостиную и оглядываюсь по сторонам.

Пусто.

Неторопливо продвигаясь по комнате, я останавливаюсь перед кухонным островом, в нескольких шагах от ножей, разложенных прямо возле деревянной разделочной доски. Мысли проносятся со скоростью сто километров в минуту. Желание схватить один из них велико, но я должна проявить благоразумие: от одной только мысли о действиях Крюка, заметившего у меня оружие, сердце опускается к полу, а по венам бежит холодок. Я хмуро смотрю на ножи, в то время как в голове проносятся жуткие образы моей смерти.

– На твоем месте я бы не стал.

Я вздрагиваю и поворачиваюсь лицом к голубоглазому дьяволу:

– Крюк.

– Можешь называть меня Джеймс, если хочешь, – он наклоняет голову.

– Я не хочу, – сжав зубы, я скрещиваю руки.

– Ну и хорошо. Проходи сюда, – он кивает.

Его рука опускается мне на спину, и от этого меня пробирает дрожь – как же обидно, что мое тело так остро реагирует на его прикосновения. Он ведет нас по коридору и открывает дверь в свою комнату, пропуская меня вперед, а сам идет следом. Я смотрю на его огромную кровать с шелковыми простынями и пушистым бордовым пледом: ломота от ночевки на холодном каменном полу оживает, вызывая в костях ноющие приступы.

– В ванной есть свежие полотенца, и мне доставили платье.

– Откуда ты знаешь мой размер? – я поджимаю губы, глядя на него боковым зрением.

– У меня очень хорошая память, – он ухмыляется.

Щеки пылают, отвращение разливается по всему телу. Он лишил меня девственности. Я позволила ему удушить меня до полусмерти и доверила ему свою жизнь.

Какая ты жалкая, Венди.

– Что ты от меня хочешь? – спрашиваю я. – Что я сделала, чтобы заслужить все это? Я не…

Слова застревают в горле, и я поднимаю руку, чтобы прикрыть рот.

Сощурившись, он приближается. Инстинктивно я начинаю пятиться назад – пятки ударяются о край кровати, я спотыкаюсь и падаю на матрас. Я приподнимаюсь, опираясь на локти, и встречаюсь с его взглядом.

Крюк нависает надо мной, но не чувственно, как это делает любовник, а пугающе. Его энергия окутывает его, как грозовое облако, поднимая дыбом мои волосы.

Он так близко, что его дыхание смешивается с моим собственным.

– Чего я хочу, – шепчет он мне в губы, – это чтобы ты перестала держать меня за идиота, – он прижимается ко мне, в глазах плещутся эмоции. – Чего я хочу, так это вернуть души мертвых и позволить им полакомиться криками твоего отца.

Его нос скользит по моей шее. Я звучно вздыхаю. Сердце бьется так быстро, что голова идет кругом.

– Ты можешь мне что-нибудь из этого дать, Венди, детка?

Грудь сковывает напряжение. Как я могла забыть? Речь идет не обо мне. Все это из-за моего отца.

– Ты знал, кто он? – лепечу я. – Все это время…

Его губы подергиваются, и он отступает. Огонь в его глазах исчез так же быстро, как и появился.

– Ты знал, кто я? – вопрос обжигает мое горло, слезы застилают глаза.

– Конечно, – он собирает невидимые ворсинки со своего рукава. – С той самой секунды, как ты вошла в бар.

Разбитое сердце трещит от внезапного давления в груди.

Конечно, он знал.

Я киваю, в венах поселяется мрачная покорность. Она густая и влажная, как непролазная грязь, и чем больше я буду сопротивляться, тем глубже я опущусь.

– Думаю, мне пора принять душ.

С поднятыми бровями Крюк указывает на ванную.

Я встаю, прохожу в умывальную комнату и закрываю за собой дверь. Пальцы сжимают металлическую ручку, а голова упирается в прохладное дерево двери. Я задерживаю дыхание, пока мои легкие не начинают требовать воздуха, но даже тогда я не отпускаю его на волю, боясь, что если я это сделаю, то закричу. Я в замешательстве, мои эмоции тянут меня в тысячу разных направлений. Я не знаю, правильно ли я поступаю, не пытаясь сбежать. Или я делаю глупость, размышляя над планом и не предпринимая никаких действий? Я понятия не имею, что будет дальше: меня бросят в темную и холодную каменную комнату, или он убьет меня.

Что, конечно, послужит сигналом для моего отца.

А еще меня гложет чувство вины, и оно, вдобавок ко всему прочему, самое сильное из всех переживаемых чувств. Оно пронзает желудок и тянется вверх по груди, пробивая себе путь через внутренности, пока не присасывается к горлу.

Я чувствую вину, потому что мне нравится здесь находиться… Я рада, что могу принять душ. Вдохнуть свежий воздух. Пообщаться с людьми, пусть даже с человеком, ответственным за все. И что я за человек такой, если я чувствую благодарность за хорошее, когда источник этого хорошего – человек, угрожающий всем, кого я люблю?

Все будет замечательно.

Я вспоминаю, как оставила Джона в Рокфордской школе, и слова Крюка – хотя тогда он был для меня просто Джеймсом – звучат как по нотам:

«Просто помни: из любой трудной ситуации существует выход. Все это – временное явление. Не обстоятельства определяют твою ценность, а то, как ты восстанешь из пепла после разрушительного пожара».

Глава 29

Джеймс

– Она останется на ночь, сэр? Я могу приготовить комнату для гостей.

Я смотрю на Сми,